Быстро отволок казённое барахлишко в свою камеру и на рысях возвратился назад. Книги! Я ж не долбанутый археолог, надписи по стенам часами разглядывать, млея и кончая от восторга. Выбор российских книг довольно большой – свыше 50 наименований. Оставленное наследство от соотечественников. Вот спасибо, родные, что не жмоты. Надо финнам подкинуть идейку в каждой камере повесить лозунг: «Прочитал – оставь скучающему товарищу. Не заржавеет».
А вот мне самому и в голову не пришло взять с собой хоть одну. Впрочем, как и еды с питьём. Впредь буду умнее. Тьфу-тьфу, типун врагам в подарок. От жадности я набрал сразу штук семь. Кто знает здешние местные порядки? А запас в камере нары не сломает.
– Могу я взять все эти книги?
– Конечно, – охраннику явно наскучило наблюдать за моими копошениями в коробке, – Возвращайтесь в камеру.
В камере я аккуратно сложил книги на плиту и быстро обернулся к охраннику, который закрывал дверь:
– Извините, но можно попросить, или хотя бы купить здесь чего-нибудь поесть? И чаю горячего, – я сам с удивлением услышал жалостливые, и надрывные нотки в своём голосе. Ну, просто «помогите, люди добрые, мы не местные, а то так есть хочется, что даже переночевать не с кем».
– Ужин уже прошёл. Подождите до завтра.
– А чай?
– У вас в камере есть кран с водой.
– А можно попросить стакан?
– Вам его выдадут завтра.
– Да и хрен с тобой, скупердяй. Нас этим не запугать. Значит, без изжоги обойдёмся, – сказал я по-русски, но растягивая губы, имитируя добрую улыбку.
– Спасибо. Спокойной ночи, – вот ведь, гад, не врубился, но в ответ тоже улыбнулся этак благосклонно и головку набок склонил. Ещё бы каблуками щёлкнул, и честь отдал от осознания собственного благородства.
– Вольно, салага, – это я опять по-русски, а потом для его понимания уже на английском, – И вам того же, офицер. Добрых снов.
Дверь издала свои резкие траурные звуки и всё затихло. В наступившей тишине назойливо стала выделяться работа вентилятора или что там у них используется для принудительного круговорота газов в этой камере.
– А свет-то могут отрубить без спросу, – никакого выключателя я пока не обнаружил. Хотя он может где-нибудь и запрятан вохрястыми конспираторами. Судя по уже накопленному опыту.
Я в темпе стал устраивать себе лежбище. Всё постельное бельё оказалось одноразовым и на ощупь напоминало стекловату. Самое подлое, что оно легко рвалось. Даже, несмотря на моё весьма бережное с ним обращение, в пододеяльнике и на наволочке появилось несколько дыр.
– Сволочи, могли бы и потолще сделать. Экономят на нашем брате. Ещё бы из туалетной бумаги наштамповали. И было бы экологически чистое бельё с последующей гигиенической утилизацией. Да и после подтирки можно в буржуйке на обогрев пустить. Ароматизированный. Ох, забурели они тут совсем перед зомбоящиками в своих заповедных лесах между тысячей озёр. Но ничего. Дайте ещё десяток лет и наши люди довершат им переворот сознания. Это легко, после Евросоюза-то.
Пару часов я промаялся, то вскакивая, то ложась. Выкурил не меньше пачки сигарет. Хмель никак не хотел выветриваться. Несколько раз принимался за книгу, но не только не читалось, но даже буквы при упорном рассмотрении начинали менять конфигурацию и подозрительно шевелиться.
В голове медленно накапливалась только никотиновая боль при полном отстое идей. Наконец я плюнул, разделся и по пояс избрызгался холодной водой. Вроде полегчало.
– Расслабимся, проанализируем… прикинем к носу… сделаем выводы и примем меры, – я старательно замедлял шаги в своём бесцельном мельтешении по камере, – Психовать потом на воле будем. А сейчас думай, арестант
Что я такого мог сотворить, что мной занялись таможенники из этого захолустья? Грешки за мной, конечно, водятся, но уж явно не такого масштаба. В последний раз в этой зачуханной Лапенрантовке я был полгода назад, когда встречался по поставкам в Россию цемента с неким ново-румынским бизнесменом из бывших дипломатов ещё славных времён Николае Чаушеску. Пусть и ему земля будет мягким пухом.
Тот дипломатический муж, несмотря на приличный прикид, выглядел как типичный