Как сперли ворованный воздух. Заметки о «Тихом Доне»

14 августа 1917 года, выступая на Государственном совещании в Москве от имени Совета Союэа казачьих войск, Каледин потребовал продолжения войны до победного конца, отделения армии от политики, запрещения митингов и собраний в армейских частях, дополнения декларации прав солдата декларацией обязанностей и восстановления единоначалия. Вывод из его речи: «… дисциплинарные права начальствующих лиц должны быть восстановлены... Расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и Советами должен быть поставлен предел. Россия должна быть единой… » [8] .

Алексей Максимович Каледин застрелился в Новочеркасске 29 января (11 февраля) 1918 года. Значит, четвертая часть романа писалась в конце 1917-го.

В той же четвертой части романа символическое описание революции и большевистской контрреволюции дано через картину январской оттепели 1917 года: оттепель, трупный лед и трупный запах… А потом – морозный « московский ветер », и только середина Дона, его стремя, еще не скована льдом.

Выпишем этот фрагмент целиком:

« Время заплетало дни, как ветер конскую гриву. Перед Рождеством внезапно наступила оттепель; сутки шел дождь, с обдонской горы по ерикам шалая неслась вода; на обнажившихся от снега мысах зазеленели прошлогодняя травка и мшистые плитняки мела; на Дону заедями пенились окраинцы, лед, трупно синея, вздувался . Невыразимо сладкий запах излучал оголенный чернозем . По Гетманскому шляху, по прошлогодним колеям пузырилась вода. Свежими обвалами зияли глинистые за хутором яры. Южный ветер нес с Чира томленые запахи травного тлена , и в полдни на горизонте уже маячили, как весной, голубые, нежнейшие тени. По хутору около бугров высыпанной у плетней золы стояли рябые лужины. На гумнах оттаивала у скирдов земля, колола в нос прохожего приторная сладость подопревшей соломы. Днями по карнизам куреней с соломенных сосульчатых крыш стекала дегтярная вода, надрывно чечекали на плетнях сороки, и, обуреваемый преждевременным томлением весны, ревел зимовавший на базу у Мирона Григорьевича общественный бугай . Он раскидывал рогами плетни, терся о дубовую изъеденную червоточиной соху, мотал шелковистым подгрудком, копытил на базу рыхлый, напитанный талой водой снег.

На второй день Рождества взломало Дон. С мощным хрустом и скрежетом шел посредине стор. На берег, как сонные чудовищные рыбы, вылезали льдины. За Доном, понукаемые южным волнующим ветром, стремились в недвижном зыбком беге тополя.

Шшшшшууууууу... – плыл оттуда сиповатый, приглушенный гул.