Вода каплями стекает по стеклу, как кровь, но Джоэл продолжает уплетать за обе щеки.
– Не ешь так быстро, – предупреждаю я. – Я не слишком уверена в своей способности на маневр Геймлиха.[23]
– Чего?
– Это то, что необходимо сделать, когда кто-то задыхается.
– Что бы ты сказала, если бы я попросил тебя вместо этого о еще одном «поцелуе жизни»?
В его глазах вопрос. Если бы я не знала его лучше, то сказала бы, что он флиртует. Но
– Я бы сказала, что ты недостаточно близок к смерти.
Он отводит взгляд, съедает еще одну горсть картошки.
– Значит, ты действительно собираешься стать врачом?
– Если позволят оценки.
– Как только я выйду, меня больше не увидят мертвым в больнице, – он ухмыляется этой полушутке.
– Они сказали, когда тебя могут выписать? – я смотрю вперед, чтобы он не мог прочитать по выражению моего лица. Я уже знаю ответ. Его родители рассказали мне все.
– Скоро. У них закончились тесты, которые нужно было на мне провести.
– Они нашли причину случившегося?
Он фыркает.
– Нет. Просто не повезло. Но молния не ударяет дважды в одно и то же место.
– Но если они не нашли причину… что, если твое сердце снова остановится, Джоэл? В следующий раз рядом может не оказаться кого-то, кто мог бы помочь.
– Черт возьми! Ты говоришь, как моя мама. У них есть лекарства, чтобы лечить мое сердце, но я буду их принимать, если они не влияют на мою игру.
Я делаю глубокий вдох, ощущая в горле привкус желчи и клубничного джема.
– Только… Разве они не могут сделать какую-нибудь операцию? Я читала об этом. Есть… устройство, которое починит твое сердце, если оно снова начнет плохо себя вести.
Мама Джоэла подняла пачку сигарет, чтобы показать, каким крошечным будет имплантат, и попыталась убедить меня, что это правильно. Но я видела накачанную грудь Джоэла. Втиснуть металлическую коробку в его торс было бы все равно что пририсовать усы Моне Лизе.
Кто-то уже делал подобное? Тим бы знал.
– Они и до тебя добрались, – цедит Джоэл. – Мои родители.
Я не могу этого отрицать.
– С тех пор, как это случилось, – мой голос едва слышен, – я просыпаюсь каждую ночь, незадолго до полуночи, от одного и того же кошмара. Ты падаешь вдалеке, но я не могу броситься к тебе на помощь. Фейерверки вспыхивают и гаснут, а ты лежишь там на земле, и никто тебя не видит, кроме меня.
– Это пройдет, Керри. Это всего лишь сон.
Вспышка гнева освещает меня изнутри.
– Ты понимаешь, что они никогда больше не позволят тебе играть, если существует хоть малейший риск, что ты упадешь замертво на поле?
Он таращится на меня.
– Посмотри правде в глаза, Джоэл. Без операции ты больше не сможешь быть футболистом.
Его челюсть отвисает еще больше. Я хочу взять свои слова обратно, несмотря на то, что они правдивы.
– Да пошла ты, Керри!
Теперь он, спотыкаясь, идет к двери, но даже не в силах ее открыть. Я делаю это за него, ненавидя беспомощное выражение на его лице.
– Джоэл, прости, мне не следовало так говорить…
– А с этой коробкой они позволят мне играть?
Я не осмелилась задать этот вопрос его родителям, хотя у меня имеются определенные сомнения. Джоэл играет изящно, но футбол может быть грубым видом спорта. Захочет ли какая-либо команда выставлять игрока с имплантатом, игрока, который уязвим для удара мяча или жесткого подката?
Я не знаю наверняка, однако понимаю: металлическая коробка – единственная гарантия, что он будет жить. Поэтому я улыбаюсь и беру его за локоть, чтобы помочь взобраться обратно на гору.
– Это должно стать твоим лучшим ударом.
14 февраля 2000 года
10. Тим
– Просто заскочи сюда, и мы нанесем немного макияжа, чтобы ты не сиял под светом прожекторов.
Джоэл колеблется, стоя в дверях.
– Давай, Джоэл, – подбадриваю я. – После сломанных ребер и операции на сердце, я уверен, ты справишься с этим.
Он бросает на меня злобный взгляд, но заходит в комнату. Загорается свет: лампочки окружают гигантское зеркало, и наши отражения бледны, в особенности Джоэла.
Гримерша открывает ящик стола и достает полотенце, баночку с апельсиновым порошком и большую щетку – и ничто из перечисленного не выглядит достаточно чистым. Интересно, сколько чужих бактерий и омертвевших клеток кожи задерживается на щетине? Но я проверяю наши лица в зеркале – никаких признаков поврежденной кожи, царапин или пятен, что сводит риск к минимуму.
Гримерша накидывает полотенце спереди на красное бархатное платье Керри, отчего ее груди кажутся еще больше. Я отвожу взгляд. Они мучают меня, заставляют забыть, что вообще-то мы должны быть друзьями. Я должен выяснить, какая часть мозга отвечает за подобную реакцию. Это могло бы помочь мне чувствовать себя менее развратным.
Пудра пахнет ванилью и мускусом, хотя я подозреваю, что мускус может быть от кожного сала других людей, прилипшего к немытой щетке. Лицо Керри теперь цвета мандарина, но она выглядит старше, более собранной.