Как спасти свою жизнь

И снова в путь — в кабинет аналитика по Мэдисон-авеню. Господи, Господи! Такая уж, видно, Изадора Винг, твоя судьба. Живешь все на той же вестсайдской улице, где и росла. Разрываешься между письменным столом, телефоном и кабинетом аналитика. И вот этой женщине все завидуют? Эта женщина, на их взгляд, знает, как жить? Нет, уж лучше обратиться к Кэтрин Кулман. Или Клэр Бут Льюс. Или к Хелен Гэрли Браун. К основательнице новой религии. К целительнице. К той, что вышла замуж за миллионера. Или основала собственный журнал. Вот кто знает жизнь, но только не писатели. Нам платят за нашу боль. За ночные кошмары. За то, что кидаемся от пишущей машинки в кухню, где варим очередную порцию кофе и между прочим отмечаем про себя, что неплохо как-нибудь вымыть там пол, а потом покорно бредем обратно. Мы сходим с ума от вечного одиночества и считаем, что издатели грабят нас, а читатели нам слишком докучают. Мы получаем пачки каких-то бессвязных писем, среди которых попадается одна злобная анонимка, и запоминаем из всех только ее. Мы так много времени проводим одни, что начинаем разговаривать сами с собой и у нас появляются навязчивые идеи вроде сексуальных извращений, жажды славы или фантастических планов предпринимательства. Нам не хватает любви, мы изголодались по сексу, но когда получаем все сполна, стараемся поскорее от этого избавиться, чтобы не мешало писать. Несчастье — наша стихия. Мы начинаем верить, что не можем существовать вне ее.

Кабинет психоаналитика. Все тот же постоянный шум машины, пол с толстым ковровым покрытием и роскошными коврами поверху, хрустальные люстры, обитые бархатом кресла, на стенах — репродукции, которые не назовешь ни излишне банальными, ни неприлично авангардистскими. Обычные Пиранезе и Пикассо, два «П». Дома у мужа и в кабинете моего аналитика — одни и те же звуки. Вся жизнь, проведенная на кушетке. Жизнь, загубленная психоаналитической машиной.

Впервые я пришла на прием к Абигейл Шварц, доктору медицины, с мыслью: «Она-то чем сможет мне помочь?» Абигейл Шварц — изящная хрупкая брюнетка в трикотажном платье и туфлях от Эвинса, с традиционными восточными коврами и ненавязчивыми манерами, с хрустальными люстрами и прислугой-ирландкой, которая ходит за покупками в Гристид; дети ее посещают частную школу. Она практически не покидает Вест-сайд — только ради круиза по Карибскому морю. Я перепробовала миллион аналитиков, но все они, за исключением моего немецкого наставника доктора Хаппе, находились в плену у собственной пошлости. Не могу сказать, чтобы они совсем мне не помогли. Каждый из них внес свой вклад, помогая мне побороть в каком-то смысле страх (хотя, кто знает, может быть, так сложилось само собой). Но в каком-то смысле методика психоанализа подчинила их себе, стала самодовлеющей для них. Думаю, они представляли ее себе в виде силлогизма: «Я аналитик, значит, ты постоянный клиент». Временами я чувствовала, как что-то заедает в методике доктора Шварц. Если я говорила что-нибудь про Беннета — обычно что-то критическое, то она мне на это неизменно отвечала: «Разве ваша мать ничего подобного не совершала?» — или: «Разве ваш отец ничего подобного не совершал?» — или: «Разве ваша сестра ничего подобного не совершала — совершала — совершала?» Тогда я говорила ей, что могу записать это на пленку и проигрывать сама, — Боже, какая черная неблагодарность! Я говорила, что она надоела мне. И все же я любила ее, ее утонченное обращение, тонкое чувство юмора. И каждый раз возвращалась к ней вновь. Среди всей этой зеленой тоски выдавались и приятные минуты. Мы все говорили и говорили о нашем с Беннетом браке. Почему я такая беспокойная, такая амбивалентная? Почему мне все время хочется уйти от него? Я долго была уверена, что причина во мне. И считала, что любить иначе, чем амбивалентно, я не могу. Я стала посещать сеансы психоанализа в надежде преодолеть творческий кризис, а когда он прошел, осталась, потому что хотела уйти от мужа, но не знала, как это лучше сделать.

Но в этот понедельник со мной что-то произошло. После стольких лет, проведенных в кабинетах аналитиков, я отказалась лечь на кушетку. Я села в кресло напротив доктора Шварц, не желая больше принимать горизонтальное положение. Конечно, она это тут же интерпретировала по-своему, хотя и в присущей ей мягкой манере.

— Не кажется ли вам, что это происходит оттого, что вы опасаетесь чего-то, что происходит у вас за спиной?

— Да, черт побери, — ответила я.

О, этот анализ, апофеоз очевидного! Если бы хоть одна из банальностей, которые говорит аналитик своему пациенту, прозвучала за обеденным столом, все подумали бы: «Какая чушь!» А мы им за это платим. Не меньше, чем доллар в минуту. Но только я собралась сказать доктору Шварц, как она тривиальна, как вдруг, неожиданно для себя, обратилась мысленным взором в прошлое…