Как слово наше отзовётся

– Давай-ка зайдём к одному моему приятелю, а? Что-то беспокойно мне за него стало. Боюсь, что насамоизолировался он там по самые помидоры.

– Ты ему звонил?

– Да нет, причины не было…

– Тогда сейчас чего забеспокоился?

Страховидла уже исчезла, только след из мятых бумажных стаканчиков тянулся по всей дорожке.

– Сейчас причина появилась, – сказал Евсеев. – Но один идти боюсь.

– Ладно, – сказал Серёгин. – Это недалеко? У меня ещё дела.

– Недалеко, – сказал Евсеев.

– Я больше никогда не смогу пить кофе из бумажных стаканчиков, – прошептала Даша. – И вообще, наверное, никакой. – Она нервно потянула себя за узкий ворот «водолазки».

Кот вернулся и сидел теперь совсем близко, щурясь и топорща усы. «Так и быть, – думал он, – пусть вторгается во владения мои, эта дерзкая особа».

8.

Евсеев позвонил в квартиру Касьяна. Долго не открывали, потом послышалась какая-то возня, наконец, раздался резкий выкрик, и замок лязгнул. На пороге стоял Касьян. В полумраке его лицо белело, как лунный блин, острый нос клевал воздух, глаза бегали.

– Евсеич? – спросил он. – Чего тебе? Кто это с тобой?

– Сантехник, – произнёс Серегин звучным оперным баритоном. – Проверяю трубы на предмет протечки.

– Что, серьезно?

– Серьёзно. Представитель жилконторы с человеческим лицом.

– Евсеич, а ты чего с ним?

– Я за компанию.

Серёгин отодвинул Касьяна и вступил в квартиру. За ним скользнул Евсеев – и замер. До сих пор ему казалось, что он готов к любому, но выяснилось – нет. Квартира была завалена объедками, мятыми и шуршащими упаковками, каким-то тряпьём. На шкафу обнаружился дед с немытыми пятками, которыми он со скуки то и дело ударял о зеркальную дверцу. Два ребенка увлечённо рвали книги, разбрасывая скомканные страницы. На диване обнаружился иссохший бородач, похожий на старовера. Он лежал на спине, уставив бороду в потолок, и непрерывно гудел, не разжимая губ, как бы в подражание рою пчел.

Из туалета донесся возмущенный крик Серёгина:

– И тут засор! Во обезьяны! Какой фигни вы в унитаз накидали, а? Соседи снизу жалуются, что протечка, и вот, пожалуйста.

Евсеев схватил Касьяна за плечи. Касьян сжался, руки его затряслись.

– Ты вообще что натворил? – спросил Евсеев.

– Это… родственники… приехали из глубинки… – пробормотал Касьян, отводя глаза.

– Какие родственники, из какой глубинки? – заорал Евсеев. – Ты кому врёшь?

– Я не нарушал, – сказал Касьян. – Мы все в пределах квартиры. Самоизоляция.

– Покажи компьютер, – приказал Евсеев.

– Не трожь! – взвизгнул Касьян, закрывая собой проход к письменному столу. – Это творчество!

– Серёгин, держи его! – закричал Евсеев.

Серёгин, посмеиваясь с добродушием сильного человека, ухватил Касьяна поперек живота. Касьян, горячечный и потный, бился, лягался и даже пытался укусить, но Серёгин держал его без труда, словно котёнка.

Евсеев подошёл ко включённому компьютеру и принялся стирать файл за файлом.

– Ничего себе понаписал, – приговаривал он при этом.

– Я правду писал! – закричал Касьян. – Нелакированную! Неприкрытую правду жизни!

– «Правду» он писал, – ожесточённо давил на клавишу «delete» Евсеев. Ему казалось, он с хрустом давит комаров. Или каких-нибудь других разносящих заразу насекомых. – Посмотрите-ка на него, «правду» он писал. Паскудство одно.

По мере того, как файлы падали в «корзину», исчезали и персонажи – вонючий дед, мерзкие детишки, безумный бородач… Последнего, похожего на раскоряченного домового, Евсеев обнаружил за веником и вытолкнул за дверь, не дожидаясь, пока тот растворится в нечистом воздухе квартиры.

– И чего неймётся-то? – заметил Серёгин, отпуская наконец заплаканного Касьяна. – Лучше бы стишки читал. Только не про минуты роковые, а что-нибудь детское, про природу. Люблю там грозу в начале мая… А?