Как скрывался черный Билл

На пятый день к вечеру, загнав моих драгоценных, но малообщительных баранов, я отправился в усадьбу, отворил дверь в дом и шагнул за порог.

- Мистер Огден, - говорю я. - Нам с вами необходимо начать общаться. Овцы, конечно, хорошая штука - они оживляют пейзаж, и опять же с них можно настричь шерсти на некоторое количество восьмидолларовых мужских костюмов, но что касается застольной беседы или чтобы скоротать вечерок у камелька, так с ними помрешь с тоски, как на великосветском файвоклоке. Если у вас есть колода карт, или литературное лото, или трик-трак, тащите их сюда, и мы с вами займемся умственной деятельностью. Я сейчас готов взяться за любую мозговую работу - вплоть до вышибания кому-нибудь мозгов.

Этот Генри Огден был овцевод особого сорта. Он носил кольца и большие золотые часы и тщательно завязывал галстук. И физиономия у него всегда была спокойная, а очки на носу так и блестели. Я видел в Мэскоги, как повесили бандита за убийство шестерых людей. Так мой хозяин был похож на него как две капли воды. Однако я знавал еще одного священника, в Арканзасе, которого можно было бы принять за его родного брата. Но мне-то в общем было наплевать. Я жаждал общения - с праведником ли, с грешником - все одно, лишь бы он говорил, а не блеял.

- Я понимаю, Сент-Клэр, - отвечает Огден, откладывая в сторону книгу. - Вам, конечно, скучновато там одному с непривычки. Моя жизнь, признаться, тоже довольно однообразна. Хорошо ли вы заперли овец? Вы уверены, что они не разбегутся?

- Они заперты так же прочно, - говорю я, - как присяжные, удалившиеся на совещание по делу об убийстве миллионера. И я буду на месте раньше, чем у них возникнет потребность в услугах сиделки.

Тут Огден извлек откуда-то колоду карт, и мы с ним сразились в казино. После пяти дней и пяти ночей заточения в овечьем лагере я почувствовал себя, как гуляка на Бродвее. Когда мне шла карта, я радовался так, словно заработал миллион на бирже, а когда Огден разошелся и рассказал анекдот про даму в спальном вагоне, я хохотал добрых пять минут.

Все в жизни относительно, вот что я скажу. Человек может столько насмотреться всякой всячины, что уже не повернет головы, чтобы поглядеть, как горит трехмиллионный особняк, или возвращается с гастролей Джо Вебер, или волнуется Адриатическое море. Но дайте ему только попасти немножко овец, и он будет кататься со смеху от какой-нибудь песенки, вроде "Барабан, не барабань, я не встану в эту рань" - и получать искреннее удовольствие от игры в карты с дамами.

Словом, дальше - больше. Огден вытаскивает бутылку бурбонского, и мы окончательно предаем забвению наших овец.

- Вы помните, - говорит Огден, - примерно месяц назад в газетах писали о нападении на Канзас-Техасский скорый? Было похищено пятнадцать тысяч долларов кредитными билетами, а проводник почтового вагона ранен в плечо. И, говорят, все это дело рук одного человека.

- Что-то припоминаю, - говорю я. - Но такие вещи случаются настолько часто, что мозг рядового техасца не в состоянии удержать их в памяти. И что ж, преступник был застигнут на месте преступления? Или изловлен, схвачен, предан в руки правосудия?

- Он удрал, - говорил Огден. - А сегодня я прочел в газете, что полиция напала на его след где-то в наших краях. Все похищенные банкноты были, оказывается, одной серии первого выпуска Второго Национального банка города Эспинозы. Проследили, где грабитель менял эти банкноты, и след привел сюда.

Огден наливает себе еще бурбонского и пододвигает бутылку мне.

- Что ж, - говорю я, отхлебнув глоточек этого царского напитка, - для железнодорожного налетчика не так уж глупо придумано - укрыться на время в здешней глуши. Овечья ферма, пожалуй, самое подходящее для этого место. Кому придет в голову искать такого отпетого бандита среди певчих птичек, барашков и полевых цветочков? А что, - говорю я, скосив глаза на Огдена и как бы приглядываясь к нему, - в газетах не было дано примет этого единоборца? Что- нибудь насчет объема, веса, линейных измерений, покроя жилета или количества запломбированных зубов?

- Нет, - говорит Огден. - Он был в маске, и никто не мог его хорошенько рассмотреть. Но установлено, что это известный железнодорожный бандит по кличке Черный Билл, потому что тот всегда работает один, и кроме того, в почтовом вагоне нашли платок с его меткой.

- Я одобряю Черного Билла, - говорю я. - Он правильно сделал, что спрятался на овечьем ранчо. Думаю, им его не найти.

- Объявили награду в тысячу долларов за его поимку, говорит Огден.

- На черта мне эти деньги, - говорю я, глядя мистеру овцеводу прямо в глаза. - Хватит с меня и двенадцати долларов в месяц, которые я у вас получаю. Я нуждаюсь в отдыхе. Мне бы только наскрести деньжат, чтоб оплатить билет до Тексарканы, где проживает моя вдовствующая матушка. Если Черный Билл, - говорю я, многозначительно глядя на Огдена, - этак месяц назад подался в эти края... и купил себе небольшое овечье ранчо и...

- Стойте, - говорит Огден и с довольно-таки свирепой рожей подымается со стула, - это что за намеки?