Как сделать птицу

Она развернула ее, чтобы прочесть надпись, прочла, при этом на лице ее не отразилось ни радости, ни печали, а одна только яростная сосредоточенность, будто она смотрела на карту Лос-Анджелеса, пытаясь найти улицу, которой на самом деле вовсе нет. Она пробормотала слова благодарности и засунула пластинку к себе в сумку. Она двигалась быстро, будто теперь у нее возникла срочная необходимость покинуть магазин. Он даже не проводил ее взглядом. Он повернулся ко мне.

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил он, поднимая эти свои брови домиком. Он был каким-то резким, казалось, жизнь утомляет и раздражает его. Под прилавком он маниакально выстукивал ногой какой-то ритм, а рукой ерошил свои волосы, так, что они еще больше вставали дыбом.

— Есть что-нибудь Фэтса Уоллера? — Я держалась безразлично.

Он поджал губы и посмотрел на меня с усталой гримасой. Это выглядело так, словно я задала ему невероятно скучный вопрос. Я испытала минутное беспокойство: а вдруг у меня на щеке так и остался песок, или же я и вправду самое безобразное существо на свете?

— В отделе джаза.

Его голос звучал утомленно. Я сразу поняла, что отдел джаза был, с его точки зрения, неправильным отделом, и если бы я хотела произвести на него впечатление, то на этом я сразу потеряла много очков. Я пошла туда и стала искать, но никак не могла сконцентрироваться. Но в любом случае, зачем это мне нужно — производить на него какое-то впечатление? Мне стало интересно, знаменит ли он.

— Ты играешь в группе? — спросила я, когда вернулась к прилавку с «Лучшим из Фэтса Уоллера» в руках.

— Ага.

— А как она называется?

— «Тонкие Капитаны». — Он выстукивал что-то пальцами по прилавку. Он облокотился одной рукой о прилавок, взгляд у него стал как у пьяного, который нарывается на драку.

— А что ты играешь?

Я не совсем понимала, что у него на уме. Казалось, он просто изучает меня. Я почувствовала, как моя рука плавно поднялась к плечу, я засунула пальцы под лямку платья. Он выпрямился. Он был красивым. Я поняла это совершенно внезапно и почувствовала себя странно, я была словно перегружена фактом осознания его красоты.

— Я пою, — сказал он.

Я не ответила. Вместо этого я взглянула поверх его головы на плакат на стене, потому что мое сердце вело себя очень необычно, скреблось у меня в груди, как крабик, попавший в ковшик с водой.

— Мы играем сегодня вечером. В «Эспе». Заходи, если хочешь. — Он запустил руку под прилавок и достал входной билет.

Я взяла билет и снова посмотрела на молодого человека. Я хотела посмотреть как бы невзначай, но невзначай не вышло. Взгляд получился горящим. Я чувствовала, как мои глаза распахиваются настежь, пытаясь заглотить самую суть этого юноши. Его губы слегка скривились. Его не проглотишь, во всяком случае, моим глазам это не под силу.

— Хорошо, — кивнула я, а потом, просто чтобы у него не сложилось впечатление о моей доступности, добавила: — Постараюсь.

Он пожал плечами, а я почувствовала, как у меня краснеют щеки, как будто все это странное трепетание и кувыркание внутри меня вдруг со свистом хлынуло мне в лицо. Я прикрыла рот рукой и на мгновение замерла. Он все еще смотрел на меня, но я не могла придумать, что сказать, поэтому мне пришлось уйти. У меня не было выбора.

Отойдя от магазина на безопасное расстояние, я изучила пригласительный билет. Ничего нового о нем, о Тонком Капитане, там не было. Там говорилось: «Отель „Эспланада“, зал Гершвина, сбор пять долларов, Сент-Кильда».

И вот тогда мне стало понятно, чем я займусь вечером. Я шла по дороге, но взгляд мой затуманился, и я ничего вокруг не видела. Я создавала мечту. Тонкий Капитан поет, и, хотя его слушает целая толпа, я знаю, что песня посвящается мне. Течение этой маленькой фантазии время от времени нарушалось воспоминаниями о том, что произошло между нами в магазине. «Ничего, — говорил Некто Противный. — Он вообще тебя вряд ли заметил». Но все же, радостно возражала я, он ведь пригласил меня прийти вечером на концерт, а ту черно-тучную девушку не пригласил. Этот последний довод был особенно убедителен: он действительно не пригласил ту девушку. Я уцепилась за этот аргумент. Это доказывало, что я была особенно приглашенной. Потом я вернулась в свою мечту, в зал Гершвина, где все это случится.

Что до Гарри, подумала я, когда он предстал перед моим мысленным взором одиноко стоящим в толпе в зале Гершвина, так вот Гарри ничего не делает. Ничего такого, чем можно по-настоящему гордиться или чем можно прихвастнуть. Если кто-то поинтересуется: «А чем занимается ваш муж?» — а, допустим, Гарри Джейкоб ваш муж, ну… вам, в сущности, будет нечего сказать. Ничего впечатляющего. «Знаете, он собирает яблоки, по дому все чинит, свистит».