Как сделать птицу

Я добралась до здания станции Флайндерз-стрит, но мне не очень-то хотелось внутрь. Здание напоминало грязный разинутый рот, в который входило и из которого выходило слишком много слов, и я чувствовала усталость от одной только мысли, что мне придется проталкиваться сквозь этот состоящий из людей спор. На ступеньках сидел худенький паренек, он играл на гитаре и пел тихо и слабо, сам он с поднятым кверху лицом напоминал голодного птенца, выглядывающего из гнезда. У него был большой и какой-то энергичный курносый нос, а обут он был в грязные кеды красного цвета. Я была рада, что он сидит на ступеньках. Даже не знаю почему. Потому что он ни входил, ни выходил. Потому что он там просто был.

Гарри Джейкоб играл на гитаре, но совсем не в этой слабой птичьей манере. Именно поэтому Эдди с ним дружил. Эдди ни на чем не мог сосредоточиться надолго, поэтому он не мог научиться играть на гитаре. У него хорошо получалось только то, что давалось ему легко и естественно, то, над чем не надо было работать, как, например, футбик, и крикет, и танцы, и всякие шуточки, и девчонки. Все остальное, скажем учеба в школе, его не волновало. Гарри Джейкоб даже в футбик не играл. Уже одно это само по себе делало его странным. Если мальчишка не играет в футбик, его наверняка станут дразнить нюней. Но с Гарри этого не произошло, потому что он был высоким, потому что он играл на гитаре и потому что он был другом Эдди, а Эдди был капитаном местной команды. Эдди даже не говорил нам, что он капитан, мы узнали об этом из газеты.

Гарри был младшим ребенком в большой семье. Раньше его родители вели фермерское хозяйство, но потом его отец занялся недвижимостью, так как была засуха и так как фермерский труд «плохо сказывался на спине». На Гарри никто не давил, от него ничего особенного не ждали.

Гарри и Эдди прекрасно ладили, возможно, потому, что Гарри не испытывал никакого почтительного трепета по отношению к Эдди. И еще, вероятно, потому, что Эдди очень уважительно относился к тому, чем сам не обладал, а именно этим Гарри обладал в полной мере. Гарри четко понимал, что он собой представляет. Эдди же совершенно не знал, чего хочет. На самом деле я бы даже сказала, что вместо того, чтобы хотеть чего-нибудь, Эдди стремился от чего-нибудь избавиться. Казалось, что он хочет просто стряхнуть это что-то с себя, как стряхивает воду собака, после того как поплавает. Только это невозможно было стряхнуть, и потому он поступал по-другому: просто не давал ничему в себе осесть. Он и сам никак не мог осесть и угомониться. Его невозможно было ни к чему привязать. Эдди никогда не давал девчонкам никаких обещаний, и это сводило их с ума.

В ту пору стало много всякого такого происходить. Я имею в виду всякого такого. Например, Сьюзи Ньюбаунд пришла в школу и разболтала, что Бэрри Хилл целовал ее сиськи. Сьюзи была высокая, и сиськи у нее были большие. Она, конечно, не всем подряд об этом рассказывала. Она рассказала только Эллен Грин, а Эллен рассказала Шерон Бейкер, а Шерон, которая никогда не оставляла попыток со мной подружиться, рассказала мне.

— Да ты врешь! Прямо голые, что ли? — Мне было всего четырнадцать, и я медленно развивалась в этой области. Мне было непонятно, как подобный поцелуй может вызвать какое-нибудь чувство, кроме глубокого унижения.

— Ага. Прямо голые. А ей, похоже, хоть бы что. — Шерон, которая делилась со мной этой сенсационной новостью, изогнулась всем телом, шутовски изображая, как она содрогается от отвращения.

Мы обе содрогнулись и передернулись от отвращения.

Но я испытывала не отвращение, а тревогу. Произошло ли это с Сьюзи потому, что у нее большие сиськи? Или рано или поздно это произойдет с каждой? Даже со мной? А если это случится со мной, то как же мне при этом, черт возьми, не умереть от смущения? Мне даже не хотелось, чтобы на меня просто смотрели, что уж говорить о поцелуях, да еще в таких интимных местах. Я утешилась размышлением о том, что сиськи Сьюзи Ньюбаунд выпирали вперед и вы волей-неволей их замечали, как замечаешь насыпь на асфальте для ограничения скорости, когда наезжаешь на нее на велосипеде. Больше в ней ничего не выпирало; все было вполне заурядным, и все можно было при желании как-то прикрыть. У нее были веснушки, маленькая головка, и она выпрямляла свои волосы.

Я рассказала Люси.

— А знаешь что? У Сьюзи Ньюбаунд целовали сиськи.

Люси закатила глаза.

— Я знаю, — прошипела она. — Филомена делает это с Фрогго. — Она затушевала свой триумф небрежным пожатием плеча. Но я все видела. Я видела, как ей приятно то, что она знает больше меня, что она знает более интересные, смачные вещи.

— Филомена? — Я не могла в это поверить. Филомена, этот омерзительный вонючий прямоугольник, который всегда меня недолюбливал. — И Фрогго? — Фрогго работал на заправке. Он-то был вполне ничего. Раньше он был весь покрыт прыщами, но потом это прошло.

— Ага. Они давным-давно это делают. По полной программе.

— А ты откуда знаешь?

— Да так, рассказал кое-кто.