Как сделать детектив

Почему он не хочет быть чем-то большим? Почему не стремится поднять планку еще выше? Выступающие в нем персонажи — всего лишь автоматы на привокзальной площади (разумеется, бывают и исключения): они выкрашены в красный, синий, зеленый и желтый цвета. Это привокзальные автоматы, и в их невидимые щели проницательный сыщик вместо вульгарных монеток достоинством в двадцать раппенов бросает свой взгляд психолога. Это автоматы, а не люди. Вы знаете их не хуже меня: супруга или дочь миллионера, дворецкий по фамилии Батлер, доктор (иногда мошенник, иногда нет), горничная, секретарь и так далее. Они существуют в безвоздушном пространстве. Ибо все эти загородные дома, все эти замки и дворцы миллионеров, которые нам демонстрируют, лишены даже осязаемой реальности продуваемого всеми ветрами железнодорожного вокзала (места, где, собственно, и должны стоять автоматы) с его пропитанными угольной копотью помещениями, с его багажным отделением, в котором пахнет кожей и табаком, с монотонной музыкой его сигнальных аппаратов…

Напряжение — элемент превосходный; оно облегчает читателю процесс чтения. Оно отвлекает терзаемый заботами дух от превратностей жизни, помогает забыться, как помогает забыться глоток шнапса или стаканчик вина. Но, точно так же как есть настоящая вишневая наливка и есть подделка под нее, так есть истинное напряжение и напряжение дешевое — простите мне это выражение. Дешевым я называю такое напряжение, которое ставит перед собой только одну цель: разрешение загадки в конце книги. Оно, это псевдонапряжение, не позволяет рассматривать каждую страницу книги как текущее время, в котором несколько минут или секунд живет читатель. Эти короткие мгновения, эти минуты и секунды могли бы растянуться для него в часы, дни и месяцы, как нередко случается во сне. Если такое чувство возникает, значит, перед нами подлинное напряжение. Но стоит напряжению отринуть настоящее, как платить по счетам приходится будущему. Когда читаешь книгу, еще куда ни шло. Разве что неприятный привкус во рту да пустота в голове подскажут, что напряжение было ложным. Оно было нацелено на разрешение загадки и не сумело разбудить добрые сновидения, ничего не всколыхнуло в душе, ибо ничто не заставило ее зазвучать. Разве в этой торопливой жажде будущего в ущерб настоящему не заключено проклятие нашей эпохи? Мы вообще забыли, что есть настоящее, которое стремится быть пережитым. Мы забыли, что это настоящее надо прожить, а не проглотить, как обжора глотает суп, мясо и овощи, потому что думает только о пироге, который ему подадут на десерт. Можно также сказать, что современный человек ведет себя наподобие велогонщика, который, тяжело сопя, мчится по красивейшим местам только затем, чтобы надеть майку того или иного цвета, хотя в ней он вряд ли будет выглядеть красивее — наоборот, она лишь подчеркнет его сходство с маленькой больной обезьяной.

Образумить читателя, заставить его даже с помощью наших очень скромных сил и средств задуматься — вот что должно стать нашей обязанностью. Поверьте, стоит разочаровать тех, кто уже после первых десяти страниц заглядывает в конец книги, чтобы как можно быстрее узнать, кто же преступник…

Я полностью согласен с Вами, когда вы пишете, что преступник, чтобы возбудить интерес к себе и к своим деяниям, должен играть достаточно заметную роль. А что, если нам удастся создать в книге такое напряжение, чтобы читателю было все равно, кто убийца? Что, если нам удастся хитростью заманить читателя в лабиринт образов и видений, чтобы он размечтался вместе с нами в маленьких, никогда не виданных им ранее комнатках, чтобы он мог разговориться с людьми, которые вдруг покажутся ему ближе его самых близких знакомых, чтобы он в неожиданном освещении разглядел предметы повседневной жизни, на которые перестал обращать внимание, потому что давно притерпелся к ним, чтобы он увидел их в свете нашего прожектора, который мы для него изобрели? Что, если нам удастся зарядить каждую главу нашей книги иным напряжением, не тем примитивным, которое гонит читателя вперед, а именно иным. Что, если нам удастся пробудить в нем симпатии и антипатии к нашим созданиям, к домам, в которых они обитают, к играм, в которые они играют, к судьбе, которая витает над ними и угрожает, а может, и улыбается им?