Как ни странно, психоаналитики совершенно не интересовались мотивами, по которым мы обращаемся к такой литературе, да и историков жанра этот вопрос интересовал как-то мало. Наиболее любопытным психоаналитическим разбором детективной прозы мне показалась статья д-ра Чарлза Райкрофта в «Сайколоджикал куотерли» за 1957 год. Райкрофт начинает с того, что рассматривает гипотезу, выдвинутую другим психоаналитиком, Джералдиной Педерсен Крагг, согласно которой детектив уходит корнями в раннее детство. Убийство символизирует половые сношения между родителями, один из которых — жертва, а «улики» — это «символическое отражение таинственных ночных звуков, пятен, загадочных шуток взрослых». Читатель, согласно Педерсен Крагг, удовлетворяет детское любопытство, превращаясь в расследователя, и таким образом «полностью компенсирует беспомощность, страх и чувство вины, существующие в подсознании со времен детства».
Райкрофт делает весьма любопытное дополнение к этой концепции. Если жертва — один из родителей, то кто же преступник? Он должен олицетворять неосознанную читательскую враждебность по отношению к фигуре родителя. Таким образом, «читатель не только сыщик, он также и преступник», и в идеальном детективе сыщик должен прийти к выводу, что он и есть тот самый злоумышленник, в поисках которого пребывал». Райкрофт пытается подкрепить свои гипотезы примерами из детективной литературы, причем не всегда удачно, хотя среди его иллюстраций немало того, что может быть названо «психоаналитическими репликами в стиле Холмса» («Здесь вовсе необязательно… указывать на символику ящика в индийском шкафу, декоративной картины и пятна на ночной рубашке, а также того обстоятельства, что Франклин, ухаживая за Рейчел, перестал курить сигары»). Но самое интересное в рассуждениях Райкрофта, о чем сам он, может быть из-за недостаточного знакомства с тем, что такое детектив, и не подозревает, состоит в том, что криминальная проза и в самом деле использовала предложенную им модель. В ранних образцах жанра герой и в самом деле нередко отождествляется с преступником, а в новейшей литературе — от Патриции Хайсмит и Дэшилла Хемметта до Джеймса Хедли Чейза и Микки Спиллейна — герой и есть преступник (или прикидывается преступником, или ведет себя как таковой).
Если не считать Райкрофта, ценные размышления которого заслуживают самого пристального внимания, то мы располагаем еще рядом любопытных, но достаточно разрозненных высказываний авторов, интересовавшихся проблемами как криминальной литературы, так и психологии человека. Профессор Рой Фуллер указал на параллели между детективом и некоторыми местами мифа об Эдипе: «Знаменитая жертва, загадки, предваряющие Основное действие, второстепенная любовная линия, постепенное раскрытие событий прошлого, неожиданный преступник» — и предположил, что «детектив — это безвредный, производящий очистительное воздействие суррогат мифа об Эдипе, имеющего свое отражение в жизни каждого писателя или читателя». У. X. Оден в своем эссе, являющем фейерверк гипотез, говорит, что детектив наделен «магическими функциями», а также что его зеркальное отражение — миф о поиске Святого Грааля. Согласно Одену, действие идеального детектива должно разворачиваться в идиллической (лучше сельской) обстановке, с тем чтобы появление трупа шокировало, как шокирует собака, «нагадившая на ковре в гостиной». Такие детективы имеют волшебное свойство облегчать наше чувство вины. («Типичный читатель детективов — человек, который, как и я, страдает от чувства греховности».) Мы живем, подчиняясь и, собственно, вполне принимая диктат закона. Мы обращаемся к детективу, в котором человек, чья вина считалась несомненной, оказывается невиновным, а настоящим преступником — тот, кто находился совершенно вне подозрений, и находим в нем способ уйти от повседневности и вернуться в воображаемый мир безгреховности, где «мы можем познать любовь как любовь, а не как карающий закон».