Нетрудно заметить, что эти два стиля поведения соответствуют нашим представлениям об экстравертах и интровертах. Если так, не может ли уровень экстраверсии или интроверсии измеряться именно степенью активности эмоциональной системы распознавания? Не может ли степень активности этой системы вообще диктовать тип нашей личности? Недавнее томографическое исследование показало, что у экстравертов при демонстрации им изображений радостных лиц сильнее активируется миндалина правого полушария, чем у интровертов и у тех, чей характер определяется по результатам психологических тестов как невротический. Похоже, именно активность этой структуры, а не различия в каких-либо областях коры определяет тип личности каждого человека19. Как мы уже знаем, эмоциональное распознавание составляет одну из функций лимбической системы, поэтому чем сильнее активируется соответствующая область этой системы, тем, скорее всего, активнее и будет наша система эмоционального распознавания.
Какой бы ни оказалась роль механизма эмоционального распознавания в определении особенностей личности каждого из нас, уже ясно, что эта система играет важную роль в формировании межличностных связей, которые так важны для выживания у высокосоциальных видов вроде нашего. Без этих связей мы вообще не знали бы, кто есть кто.
Голландский врач-офтальмолог разослал пациентам, перенесшим некую хирургическую операцию, анкеты с вопросами, которые были составлены на голландском языке помощником этого офтальмолога, англичанином. Один из вопросов касался того, видят ли пациенты какие-либо искажения картины окружающего и если да, то какие. Но помощник допустил при переводе слова “искажения” ошибку, и в итоге в анкете появился вопрос, бывают ли у пациентов зрительные галлюцинации.
Анкеты вернулись с десятками подробных описаний призраков. Большинство призраков выглядели как отчетливые образы людей, занимавшихся повседневными делами. Некоторые из этих людей были незнакомцами, другие — знакомы пациентам. Один пациент, проходя из одной комнаты в другую, постоянно встречался с призраком жены. Он обнаружил, что если пройти сквозь привидение, оно исчезало. К сожалению, это закончилось несколькими столкновениями с самой женой, которая отнюдь не умерла и жила с пациентом в одном доме. Паре пришлось выработать сложный ритуал распознавания.
Некоторые люди рассказывали, что видели огромные здания на вересковых пустошах, которые, как этим людям было известно, не застроены. Некоторые встречали целые толпы. Видения нередко продолжались не один час. Одна женщина описывала случай, когда она выглянула из окна и увидела стадо коров на поле. Ей нечем было заняться, и она наблюдала за коровами. Это был холодный зимний день, и когда наступил вечер, женщина сказала приятельнице, что фермеру стоило бы загнать стадо в коровник, на что та ответила, что на поле никого нет и весь день не было.
Многие из пациентов писали, что никому не рассказывали о своих ощущениях, потому что боялись, что их засмеют, и испытали облегчение, когда им задали вопрос о галлюцинациях, заключив, что видения — один из известных побочных эффектов операции, которую им пришлось перенести. Но это было не так. Хотя привидения в целом чаще являются людям, страдающим нарушениями зрения, со зрительной системой мозга у этих пациентов все было в порядке. Ошибка в анкете показала, что галлюцинации (по крайней мере, у голландцев и голландок средних лет) встречаются чаще, чем можно было предположить.
Как они возникают? На самом деле мозг не видит, не слышит и не осязает мир. Все, что мы видим, слышим и осязаем, суть конструкции, создаваемые мозгом и ответ на стимулы. Обычно это внешние стимулы, например световые волны, которые отражаются от обьектов, а затем попадают на светочувствительные нейроны в глазах. Сигналы, посылаемые этими нейронами, стимулируют мозг к созданию образов, согласующихся с получаемой им информацией.
Однако иногда мозг либо неправильно интерпретирует получаемые сведения (создавая иллюзии), либо генерирует стимулы, которые трактует как поступающие извне. Когда это происходит, возникающие в сознании видения бывает совершенно невозможно — по крайней мере в ощущении — отличить от происходящего в окружающем мире.