Как работает мозг

Так вот, эти эволюционирующие и обучающиеся животные получают выгоду от того, что у них в сети меньше ста процентов правильных связей. Возьмем всех животных с десятью врожденными связями. Лишь у одного из тысячи (2¹⁰) все десять связей будут заданы правильно. (Вспомните, что только у одного из миллиона не-обучающихся животных все двадцать врожденных связей были заданы правильно.) Это животное, изначально обладающее хорошими данными, будет иметь возможность сформировать абсолютно правильную сеть, получив остальные десять связей в процессе обучения; если у него будет тысяча эпизодов для обучения, успех будет весьма вероятным. Животное, достигшее успеха, раньше начнет производить потомство, следовательно, сделает это больше раз. У его потомков будут благоприятные условия для мутаций, в результате которых все больше и больше связей будут становиться изначально правильными, поскольку при наличии большего количества правильно заданных связей им потребуется меньше времени на то, чтобы приобрести остальные в процессе обучения, а доля вероятности того, что они за всю жизнь так и не смогут их приобрести, будут меньше. В симуляциях Хинтона и Наулана сети таким образом формировали все больше и больше врожденных связей, однако эти связи так и не становились полностью врожденными. По мере увеличения количества связей, заданных изначально, давление отбора в сторону установления типа остальных связей начинало ослабевать, потому что при наличии лишь небольшого количества связей, которые предстоит выучить, любой организм может быстро справиться с задачей. Обучение приводит к эволюции врожденности, но не к абсолютной врожденности[193].

Хинтон и Наулан представили результаты своих компьютерных симуляций для публикации в одном научном журнале и получили ответ, что их уже опередили на сотню лет. Психолог Джеймс Марк Болдуин высказал предположение, что обучение может направлять эволюцию именно таким образом, создавая иллюзию ламаркианской эволюции там, где на самом деле никакой ламаркианской эволюции нет. Тем не менее никому до сих пор не удавалось доказать, что эта гипотеза, известная как эффект Болдуина, действительно работает[194]. Хинтон и Наулан показали, как это возможно. Способность к обучению меняет подход к проблеме эволюции: из поиска иголки в стоге сена она превращается в поиск иголки с помощью человека, который будет говорить вам, когда вы приближаетесь к цели.

Эффект Болдуина, очевидно, сыграл большую роль в эволюции мозга. Вопреки положениям стандартной социологической модели, обучение – не какая-нибудь вершина эволюции, лишь не так давно достигнутая людьми. Обучаемы все, кроме простейших животных. Именно поэтому несложные в умственном отношении создания вроде фруктовых мух и морских огурцов всегда были удобными объектами исследования для нейробиологов, пытающихся найти нейронное воплощение обучения. Если способность обучаться имелась уже у какого-нибудь из ранних предков многоклеточных животных, она бы направила эволюцию нервной системы в сторону специализированных схем, даже если бы эти схемы были столь сложными, что естественный отбор не смог бы их обнаружить самостоятельно.

Инстинкт и интеллект

Сложные нейронные схемы сформировались у многих животных, однако распространенный образ того, как животные восходят по некоей лестнице интеллекта, совершенно ошибочен. Общепринятым является мнение, что у низших животных есть некоторое количество врожденных рефлексов, в то время как у высших рефлексы могут связываться с новыми стимулами (как в экспериментах Павлова), а реакции – с поощрением (как в опытах Скиннера). С этой точки зрения, способность к ассоциациям улучшается от низших к высшим организмам и в конечном итоге освобождается от телесных мотиваций и физических стимулов и реакций и трансформируется в способность непосредственно ассоциировать идеи друг с другом, достигающую своей кульминации в человеке. Тем не менее на самом деле реализация интеллекта у реальных животных ничего общего с этим представлением не имеет.