Как прое*** всё

Критикессы охуели. Стали смотреть на друга Бродского. Друг Бродского встал, поджал лапки, как зайчик, и пошел. Девчонки, пока он гудел по всем комнатам, так и сидели в ахуе. Диктофоны писали звук пылесоса.

Потом Рейн вернулся и сказал:

– Так на чем мы… А, да. Я хорошо помню тот день. Я впервые увидел Иосифа…

Печальное зрелище, когда жена у поэта – менеджер. Это неправильно. У поэта или вовсе не должно быть жены, или, если уж она завелась, нельзя ее заставлять и нельзя ей давать стать его менеджером. Потому что и то, и другое – жестоко по отношению к женщине. Да, герой может и должен быть жесток к женщинам. Но не так же, не так!

Да. А о Бродском в этом тексте еще выпадет случай поговорить отдельно, читатель.

О пафосе

Герою всегда пастух интереснее царя. А пидарасам – наоборот. Пафос для пидараса – питательная среда. А для героя – вонючая радиация.

Как представляет себе славу пидарас? Зовут в Канны, показ нового фильма, артхаус, фабула завораживает: два гермафродита пытаются понять, кто они, во время прогулки на велосипедах. Надо бы поехать, конечно, там ведь будут все наши. Послал менеджера купить билеты. Тот купил. Жлоб, что за билеты ты мне купил, это что, дневной рейс? Ты что, забыл, я люблю летать ночью, чтобы видеть звезды в иллюминаторе, они же, как я, – им холодно там, в этом космосе, и одиноко. Поменяй на ночной. Поменял? Кто сосед в самолете? Что, Мадонна? Эта лохушка? Поменяй, хочу рядом с Мэттью Макконахи, он мне нравится, он такой худенький. Поменял? Хорошо. И знаешь что? Нет. Не поеду. Настроения нет. Или поеду. Не знаю. Пусть Мэттью попросит.

Такая пидарастия называется пафосом.

Я представлял себе славу иначе. Захожу в книжный. Меня не узнают. Потому что меня не знают в лицо, а в лицо не знают, потому что меня не зовут на ТВ. Один раз позвали – Татьяна Толстая и с ней девочка смешная какая-то. Я говорю: «Татьяна Никитична, поехали в баню, и эту смешную с собой тоже возьмем». Смешная обиделась, Толстая согласилась, она мне понравилась, кстати, с юмором женщина. В бане с Толстой про поэзию не говорили, просто помылись, водочки выпили, помолчали. Хорошая женщина. Но больше на ТВ не зовут. И вот, захожу в книжный, спрашиваю девочку-продавщицу: «Родная, ну, как продается мой текст?» Она говорит: «Ой, я сейчас девчонок всех позову». Обнимаются со мной, фотографируют, не люблю это, но терплю, девчонки хорошие, не могу отказать. Говорю: «Ну так как продается роман мой, родные? Никто не купил?» Они говорят: «Ой, что вы, вы на втором месте по продажам после “Как найти мужа”». Я кричу тогда: нет, нет! Подбегаю к покупателям, вырываю у них мою книгу, подписываю ее словом «Нет!», кричу им: «Не надо, не покупайте, это не то! Как вы можете покупать это, вон туда посмотрите, на те полки, – там Пушкин, там Гоголь, там Бунин, там Чехов, там Хлебников, а я, а мы все, мы же так… На фоне гигантов мы карлики, которые пытаются подпрыгнуть». Я плачу. Со мной плачут девчонки-продавщицы. Они не понимают, что я говорю. Но чувствуют. Они все чувствуют. Родные мои. Одна из них меня забирает домой, в Зеленоград, я неделю живу у нее, она меня кормит варениками, поет мне колыбельные русские, я засыпаю у нее на белых коленках. У нее на коленках даже веснушки. Но однажды утром я ухожу. В метель. Она плачет сначала: «Не ходи, не пущу», но я ухожу, и она машет мне вслед через окошко в морозных узорах и гладит свой белый животик в веснушках – в нем мой сын, она назовет его Васенькой. Я не оборачиваюсь. Вот так.

Пафос я отвергаю.

Что же касается славы посмертной – еще раз о ней. Ладно. Пускай. Но это не значит, что при жизни люди имеют право надругаться над героем как хотят. Что это за привычка такая – вытирать о героя ноги? Бляди, он вам не тряпка.

Герой боится всего, чего боитесь вы. Но вы и живете так, как будто вам страшно. А герой живет так, как будто – нет, не страшно.

Уважайте героя. За это.

«Творчество»

Слово «творчество» необходимо запретить полностью. Это слово употребляют только пидарасы. Им оно нравится, это их слово. Они говорят – «мое творчество». Какой позор. Посмотри на себя – ну какое у тебя, сука, может быть «творчество»?

Я употребляю слово «тексты». Сухое слово, ничего лишнего. Только буквы и пробелы. Потому что в начале были буквы и пробелы.

Земфира

Киса поступил в летное, а Стасик Усиевич в актерское – нет. Домой он приехал, как освистанный Шаляпин, – в недоумении. Я спросил Стасика:

– Провалил? Басню?

Стасик признался, что пренебрег моим советом и вместо «Ночь, улица, фонарь, аптека…» прочитал свои стихи. Причем сначала громко заявил, что прочитает Блока, а потом от волнения стал читать свои. То есть стал выдавать себя за Блока. Приемную комиссию стихотворение, в котором символист просит послать его в Кабул, шокировало. Стасику, как было мной напророчено, сказали:

– Приходите на следующий год.

Теперь Стасик не знал, как ему жить до следующей попытки попасть на подмостки. На подметки. В общем, до следующего лета.

И тут я Стасику говорю:

– Слушай, можно же стать поэтами.