К примеру, известно, что делом всей жизни великого князя считался флот, его реформирование и перестройка. Для этого необходимы огромные капиталовложения, которых хронически не хватало. А в это время идейный соратник великого князя, его протеже – министр финансов М.Х. Рейтерн, пытается свести государственный бюджет за счет сокращения бюджета военного и особенно военно-морского ведомств – любимого детища великого князя Константина. Фактически, это прямой вызов великому князю. Такая политика М.Х. Рейтерна должна была привести к жесткому противостоянию между ним и великим князем, при котором о каких-либо единодушных решениях и речи быть не могло. На деле же видим обратное – общее согласие и полное взаимопонимание по любым вопросам. Следовательно, имело место иное, скрытое от посторонних глаз объединяющее начало, которое заставляло обоих игнорировать, казалось, непреодолимые разногласия.
В XVIII–XIX вв. подобным началом являлось масонство. И хотя в эпоху реформ официально масонские ложи были запрещены, своей деятельности они не прекращали [482] .
В необъяснимой с точки зрения государственных интересов бездеятельности великого князя в Польше, как ни странно, прослеживается идейная близость с позицией российских революционных демократов, не скрывавших своих масонских взглядов и причастности к ложам. «Мы с Польшей, – писал А.И. Герцен в номере «Колокола» от 1 апреля, – потому что мы за Россию! Мы со стороны поляков, потому что мы русские. Мы хотим независимости Польши, потому что мы хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих. Мы с ними, потому что твердо убеждены, что
Константин Николаевич дважды представлял императору проект Конституции, о котором мечтали, которого требовали революционные демократы в России и за рубежом. Его «Морской сборник», с которым сотрудничал Н.Г. Чернышевский, был рупором идей революционной демократии. Открытый либерализм, приверженность конституционной монархии, симпатии к республиканским государствам США и Франции, наконец, поощрение и внедрение капиталистических форм хозяйствования – все это общая идеологическая платформа великого князя и его либерального окружения, зараженных масонскими идеями «общего блага». Не имея фактов для утверждения, что продажа Аляски от начала и до конца являлась результатом деятельности тайной организации, можно, однако, предполагать, что все названные комиссией официальные причины территориальной сделки – являются лишь ширмой тщательно скрываемой истины.
Другой рычаг воздействия на членов Особого комитета – подкуп – также нельзя исключать из возможных причин продавливания ими договора, ибо, как свидетельствовали современники: «Взяточничество, личные денежные расчеты, обходы законных путей и пр. дошли в Петербурге до крайних пределов. Всего можно достигнуть, и вместе с тем в справедливейшем, в законнейшем можно получить отказ. У большинства власть предержащих имеются любовницы, жадно берущие деньги, им предлагаемые, и затем распоряжающиеся деспотически своими возлюбленными. У иных сановников имеются секретари или доверенные лица, исполняющие обязанности любовниц и делящие деньги со своими доверителями. Безнравственность, бессовестность, бессмыслие высшей администрации превзошли все мошенничества и нелепость губернских и уездных чиновников. Надо пожить в Петербурге и иметь там значительные дела, чтобы изведать всю глубину беспутства центральной нашей администрации» [484] .
О том, что подкупом могли склонить к продвижению договора второе лицо империи – брата правящего монарха, бывшего председателем Государственного Совета, свидетельствует странное совпадение по времени и характеру исполнения двух сделок, потрясших Россию в 1867–1868 годах. Это не только анализируемая здесь добровольная «уступка» российских заокеанских территорий, но и продажа в частные руки государственного имущества – Николаевской железной дороги. Проследим обстоятельства осуществления последней по мемуарным запискам Д.А. Милютина [485] .