Как продать душу: Краткое руководство для светской львицы

— Хороша, нечего сказать! Ви, ты посрамила нашу благородную фамилию, а у тебя ни в одном глазу!

Я стараюсь не слушать мамулю — нужно собраться с мыслями.

Хорошо, допустим, собралась.

Люси точит на меня зуб. Мегс, скорее всего, родит ребенка Сатаны, каковое событие, если только Айра Левин не врет, означает скорый конец света. Мамуля остается жить в моей квартире на неопределенный срок, так что конец света был бы очень кстати. В довершение всего я стала потеть по ночам — меня терзают угрызения совести, причем раз от раза все сильнее.

(Нет, Ви, это не климакс, не волнуйся. У клиентов не бывает климакса. Классно, да?)

Все три фута восемь дюймов мамули — ладно-ладно, я, как всегда, утрирую, на самом деле в мамуле четыре фута десять дюймов, — так вот, все эти футы и дюймы исходят враждебностью. Под ней, правда, кроется какое-то другое чувство, но явно не любовь. От кого ты ждала любви, Ви? Ты что, с луны свалилась?

— Мама, давай ты не будешь читать нотации. У меня был тяжелый день.

Я растираю ладонями виски, пытаясь унять пульсирующую боль. Через секунду понимаю, что растираю совершенно не то: дело не в моей голове, а в моей мамуле.

— В последнее время, Ви, я пустила твое воспитание на самотек. Пора тобой заняться.

— Мама, мне уже сорок лет.

— Лучше поздно, чем никогда.

Откуда эта безапелляционность? Материнский инстинкт здесь точно ни при чем. И вдруг я замечаю, как мамуля смотрит на мои вещи. А посмотреть есть на что: тут и белоснежные пушистые ковры, и жидкокристаллический телевизор, и диван с настоящей леопардовой шкурой.

— Признавайся, мама, ты просто мне завидуешь. У меня есть все, о чем ты когда-либо мечтала, и тебя это гложет, разъедает изнутри, как раковая опухоль.

Я специально ввернула слова «раковая опухоль» — это мамулина фобия.

— Думаешь, раз ты живешь, как кинозвезда, все должны тебе завидовать?

— Конечно! — Я не уверена, что вопрос не риторический, но все равно отвечаю. — Сколько себя помню, от тебя, мама, только и слышно было: «Хочу двухуровневую квартиру в центре, хочу дом в Хэмптонсе, хочу по выходным гулять в Центральном парке». Да твое нытье по всему Восточному побережью разносилось!

— Да, Ви, упустила я тебя!

Мамуля обиженно поджимает губы.

Откуда-то сверху доносится гром. Либо Бог надо мной смеется, либо сосед с тридцать восьмого этажа решил стать барабанщиком.

Главное — не реагировать. Я права, на том и буду стоять.

Увы, мамулю оскорбленным молчанием не проймешь. Она выходит на середину ковра и патетически прижимает руку к разбитому сердцу.

— Ты опозорила меня, ты опозорила всю нашу семью!

Интересно, из какого это сериала?

Моя итальянская кровь дает о себе знать. Вообще-то меня трудно вывести из себя, но мамуле в этом деле нет равных. Две секунды — и Уравновешенная Ви превращается в мегеру.

— Убирайся! Убирайся из моего дома! Не знаю, сколько в Нью-Йорке дают за убийство матери, но клянусь, меня никакое наказание не отпугнет!

Дамы и господа! Объявляем победителя! У мамули дрожат руки, она больше не может защищаться. Мораль выскальзывает из ее пальцев и разбивается вдребезги.

— Твой отец меня бросил. Завел любовницу. Мне некуда идти.

От неожиданности я сажусь на диван. Может, мамуля меня разыгрывает? Для полного комплекта не хватало только розыгрыша.

Но это не шутка. Мамуля тоже садится на мой леопардовый диван и зажигает сигарету. А спросила ли она, можно курить у меня в квартире или нет? Не дождешься, Ви! Примадонна станет делать все, что ей заблагорассудится. Будь я хорошей дочерью, я бы чувствовала сострадание, боль или хотя бы грусть. Но я плохая дочь, поэтому чувствую только досаду. Мамуля не спеша затягивается, и я физически ощущаю, как дым лезет у меня из ушей.

Только дым, никакой жалости.

— Значит, ты таки его довела. Папа слишком долго терпел.

— Твой отец ушел от меня, потому что он злой и жестокий. Как будто без меня ему будет лучше! Подцепил какую-то шлюху. Где только была его голова?!

— И ты еще спрашиваешь? Сама выжила папу из дому. Ты и меня выжила, мама.

— Можно подумать, пока он страдал, я под луной танцевала! Мне тоже было нелегко.

Ох, как же она меня достала! Всю жизнь, каждый день одно и то же: «Бедная я несчастная, я все для вас, а вы…»

— Мам, уезжай, а? Сними номер в отеле. Я не хочу тебя больше видеть. Папа хороший человек. Хоть с ним мне повезло, но ты и от этой радости меня избавила.

Мамуля начинает часто моргать — делает вид, что сейчас заплачет. Знаем, проходили.

— У меня нет денег.

Ви, чему ты удивляешься? Я не удивляюсь. Снова мною кто-то манипулирует, на сей раз собственная мать. В следующий раз это будет дьявол. Слишком долго мне было нечем гордиться. Наконец, к сорока годам, я стала кое-что из себя представлять. И мамуля жаждет воспользоваться моими достижениями. До чего же я устала, просто ноги не держат. Какая длинная ночь! А сочувствия у меня искать бесполезно — этот живительный источник давно иссяк.

— Раз у тебя нет денег, найди работу. Я слышала, в «Дэари куин» [16]нужны люди.

— Я не хочу быть тебе обузой.