Как притворяются лжецы

Мне нравится, какой он открытый сейчас; какими раскованными становимся, когда мы вместе. Какими честными и нежными.

— От того, что слышу, как ты произносишь это слово, становится только хуже. — Низкий баритон его голоса становится ниже, и он наблюдает, как я прикусываю нижнюю губу, двигая зубами взад-вперед.

Я смотрю в темный коридор, ведущий из гостиной, задумчиво приподняв бровь.

— Хочешь проверить свободную спальню?

Мой намек понятен.

Декстер сглатывает, его кадык дергается, а глаза за оправой очков быстро затуманиваются. Ну правда, Секси Декси.

Он коротко кивает. Да.

Хватает меня за руку. Тащит по темному коридору ко второй двери слева, мое тело гудит от желания и предвкушения того, что произойдет, когда мы закроем за собой дверь в ту темную комнату для гостей.

Дверь заперта; комната пустая и темная.

Напрягая зрение, я едва могу разглядеть какую-либо мебель, не говоря уже о пальцах Декстера, когда он находит завязку моего изумрудно-зеленого платья с запахом — того самого, которое я одолжила у Табиты, полюбила и не вернула. Обернутый вокруг моей талии, мягкий хлопок облегает мое тело, как вторая кожа, совершенно подчеркивает мои изгибы.

Большие руки скользят по обнаженной коже между глубоким вырезом, проникая в чашечку моего бюстгальтера, ладони нежно массируют мою грудь. Рай. Это похоже на рай.

Снаружи доносятся приглушенные звуки вечеринки, но нам все равно.

— Ты такая сексуальная, — мурлычет он в темноте, его губы находят опору на моей ключице. — Я хотел прикоснуться к тебе весь вечер. Развяжи это платье и будь ближе ко мне.

— Да, — со вздохом выдыхаю я ему в рот; рот, о котором я мечтаю каждую ночь; эти губы, от которых уходит вся боль в моем теле.

В какой-то момент меня поднимают на комод.

Неловкими движениями нахожу пряжку его ремня. Расстегиваю ширинку. Спускаю темную, нарядную джинсовую ткань с его стройных бедер вместе с темно-синими боксерами. Он развязывает пояс у меня на талии. Раздвигает хлопок моего платья. Отодвигает в сторону кружевное нижнее белье телесного цвета.

Мои руки блуждают по его торсу, рельефному прессу, крепким грудным мышцам.

Я люблю его тело.

Его очки.

Его разум.

— Я люблю тебя, — шепчу я, когда он толкается в меня с громким стоном; о презервативе все забыли, когда мы стали парой (не то, чтобы я сомневалась в этом).

Он толкается один раз, затем замирает.

— Ты только что сказала, что любишь меня?

— Да. — Я наклоняю голову в темноте, хотя он не может меня видеть. — Да, да, я люблю тебя. — Я двигаю тазом, надеясь подтолкнуть его.

Он медленно выходит. Медленно входит.

Снова, и снова, и снова.

— Боже, Дафна, о боже. — Он зарывается носом в мои волосы, глубоко вдыхая. — Я так люблю тебя.

Вперед. Назад. Медленно.

Комод ударяется о стену с каждым безумным толчком, наши громкие стоны и бормотание заглушаются только шумом вечеринки в соседней комнате. Смутно слышу характерный смех Табиты, но моя шея сворачивается в сторону, и я опьянена окситоцином, разливающимся по моему телу.

— Я люблю тебя… о! О боже… мммм…

Взрыв.

Взрыв.

Взрыв. Картина на стене за моей спиной падает, ударяется о твердую деревянную крышку комода и разбивается об пол с характерным звуком разбитого стекла.

Нам все равно.

Мы не можем остановиться.

— О черт, черт, — ворчит Декстер, когда мы кончаем одновременно. Он запечатлевает влажный поцелуй на моем виске, его грудь вздымается от учащенного сердцебиения.

Затем, после долгого молчания:

— Как мы собираемся объяснить это сломанное что бы это ни было Коллину и Табите?

Он отстраняется от меня, и я нащупываю завязки своего платья.

— Просто скажу ей правду. Не думаю, что она рассердится.

Я слышу звук застегивающейся молнии на его брюках, потом ремня.

— Где этот чертов выключатель?

Руки хлопают по стене, его голос затихает, когда он приближается к двери.

Загорается свет.

Я часто моргаю, чтобы защититься от слепящего света, не видя ничего, кроме…

Розовый.

Розовый, розовый и еще раз розовый.

Белая детская кроватка у стены. Кресло-качалка с маленьким серым плюшевым слоником в углу. Монограмма «ЛКЕ», выполненная белым переплетающимся шрифтом в центре противоположной, розовой, как пудра, стены.

— Боже. Дерьмо. — выдыхает Декстер.

Мой рот открывается, и я прикрываю его рукой, чтобы скрыть свой ужас.

— О боже мой. Мы только что запятнали детскую комнату своим сексом!

Что означает…

— О боже. Табита беременна.

И не просто беременна, а глубоко беременна. Она должна быть на сроке не менее двадцати недель, если они уже знают пол, выбрали имя и украсили всю детскую.

Все кусочки головоломки встают на свои места: новая большая квартира, ближе к пригородам. Табита бросает свою дневную работу и пишет из дома. Коллин переходит на офисную работу в своей фирме, чтобы ему больше не приходилось путешествовать.

Ее рубашка свободного покроя. Коллин весь вечер ходит за ней как приклеенный, словно она сделана из стекла.

Эта вечеринка.

— О боже мой, — повторяю я, задыхаясь от ужаса. — Декстер. Они расскажут всем сегодня вечером. Вот что это такое.

— Ребенок. — Мы произносим эти слова вместе в изумлении.