Как приручить Обскура (СИ)

— Давай без ярких метафор, — сказал Грейвз. — Конечно, тебе нужен такой, как я. Тебе нужен тот, кто направит твою энергию в нужное русло, не позволит тебе разбрасываться, даст тебе чёткий план, даст тебе цель. Свобода для всех магов — это не цель, Геллерт, это утопическая иллюзия идеалиста. А вот отмена Статута — это цель. Заключение союза с правительствами не-магов — это цель. Устранение угрозы от династий охотников на ведьм, регулировка общественного мнения, развитие магических наук, открытие университетов, государственные гранты для талантливых магов, отмена рабства эльфов, отмена сегрегации, защита прав магических существ других рас, налаживание торговых отношений с не-магами — вот цели, которые приведут магов к свободе, — спокойно сказал Грейвз. — Пока ты бегал и кошмарил Европу, я работал, как проклятый, я менял законодательство, я торчал в Конгрессе на каждом грёбаном Совете, я по каждому вопросу вставал, как хуй на похоронах, и твердил: нам нужны поправки сюда, нам нужны поправки туда, нам нужны новые законопроекты, нам нужно развивать то, нам нужно развивать это… Я таскался на все вечеринки, как блядский коммивояжёр с чемоданом серебряных ложек, и продавал эти идеи — уговаривал, убеждал, доказывал выгоду… Подкупал, если было надо.

— Ты потратил столько лет, прогибаясь под каждого, кто обладал хоть каким-то влиянием, — Гриндевальд непроизвольно скривился. — Ты так высокопарно это описываешь, что я едва тебе не поверил. Дай я спрошу — где твой результат, Перси? Где толпы благодарных, осчастливленных тобой магов, которые рванулись спасать тебя? Твоя репутация оказалась пшиком, она рухнула, как карточный домик, стоило лишь подтолкнуть. Почему все так легко поверили, что ты сотрудничаешь со мной? Потому что твои коллеги, друзья и приятели по вечеринкам терпеть тебя не могли, Перси. Тебя все считали самовлюблённым тщеславным козлом — никто даже не удивился, когда тебя обвинили в том, что ты мне помогал! Сделай из этого правильный вывод — ты никому не нужен со своей суетой и со своими законопроектами. Видишь — никто из нас не преуспел поодиночке, — Гриндевальд развёл руками. Помолчал, серьёзно обдумывая какую-то мысль. Потом сказал, будто делая одолжение: — Но если ты так хочешь поработать со мной вместе…

— Знаешь, Геллерт, — Грейвз вздохнул, скрестил руки на груди, — ты опоздал. Если бы ты пришёл ко мне десять лет назад — я бы задумался. Правда. Если бы сейчас я простил тебе похищение, четыре месяца унижения, если бы я мог забыть о том, что ты неуправляемый идиот, я бы даже тогда не примкнул бы к тебе по одной-единственной причине.

Он сжал пальцами подлокотники кресла, наклонился вперёд.

— Ты убил моего друга. Гарри Гудини.

— Значит, за Криденса ты на меня не в обиде?.. — небрежно спросил тот, отворачивая лицо.

— Откровенно говоря, ты не самое страшное, что встречалось на пути Криденса, — спокойно сказал Грейвз. — Я не веду мелочный счёт каждой твоей подлости и каждому преступлению, Геллерт. Я не судья.

— Боишься слишком большой ответственности, Перси?.. — издевательски спросил тот.

Грейвз оценивающе скользнул по нему взглядом, с головы до ног, присматриваясь, будто видел впервые, отмечая детали — белую пыль на подошве ботинок, шерстинки на брюках, едва заметную нервную дрожь в пальцах, тени под глазами, искусственную ухмылку.

— Ты так долго был мной, — задумчиво сказал он, разглядывая своего тюремщика, слегка склонив голову набок. — Я смотрю, одеваться научился. Хоть что-то полезное у меня перенял… А что ещё, интересно, у нас с тобой общее? — он уткнулся в висок указательным пальцем, рассеянно прикрыл губы. — Кошмары?.. — наугад спросил он.

Гриндевальд еле заметно вздрогнул.

— Что тебе снится, Геллерт? — задумчиво спросил Грейвз. — Зеркала?..

У Гриндевальда сузились глаза, на губах повисла брезгливая усмешка. Неужели попал? Неужели они и правда были настолько похожи, как колдография и её негатив?

— Неужели, Геллерт?.. — Грейвз поднял брови. — Ты решил позаимствовать даже мои кошмары? А я так надеялся, что ты хоть что-то оставишь нетронутым.

Лицо у Гриндевальда было непроницаемым, но глаза горели. Он смотрел на Грейвза, не отрываясь. И бледнел.

— Ты просыпаешься утром, и тебе кажется, что сегодня ты не сможешь подняться, — негромко сказал Грейвз, будто разговаривал с самим собой. — Одеяло такое тяжёлое, будто сделано из свинца. Давит на грудь, ты не можешь дышать… ты лежишь, заставляя себя пошевелиться. Заставляешь, приказываешь себе, уговариваешь себя… Потом наконец встаёшь. На ходу протирая глаза, шаркаешь умываться, как дряхлый старик, которого не держат ноги. Ты чувствуешь, что тебе четыреста лет. Ты включаешь воду…