Как подружиться с демонами

Стоит ли уточнять, что готовых подделок он не принес.

— Тебе бы взять эту Люси, — сказал я, — и дать ей под зад коленом.

— Папа! — воскликнула Сара.

Мо откинулся на стуле и смотрел на меня во все глаза.

— Да, именно это я и хотел сказать. Она только и делает, что бросает тебя, Штын, и я бы на твоем месте уже был сыт по горло. Серьезно, давно пора показать ей, где раки зимуют.

— Но я люблю ее, — проныл Штын. Похоже, от выпитого чая его развезло еще больше. — Я люблю эту деваху!

— Не слушайте моего папу, — сказала Сара. — Он тот еще эксперт.

Штын не без труда встал со стула и, слегка покачиваясь, направился ко мне. — Да, но твоего папашу я тоже люблю. — Он заключил меня в медвежьи объятия. — Намедни-то я вас подвел, сам знаю. Надо было мне того… туда. Джез-то, он как?

— В порядке.

— Он точно в порядке, да? Джез-то наш? Не злится на меня?

— Никто на тебя не злится, Штын.

— Люси злится. А Джез в порядке, правда? Как он?

— У него все хорошо. Штын, сядь. Допивай чай.

— Я ж ведь того… и его люблю. Вас обоих. Тебя и Джеза. Ты ж знаешь.

— Слушай, ты можешь сесть, а?

— Я ее почти закончил, понял? Ту книжку. Почти готово.

«Ага, — подумал я. — Как же!»

— Поговорим об этом завтра, Штын.

— Закончил. Почти.

— Завтра.

Мне наконец-то удалось высвободиться из Штыновых медвежьих объятий и, ловко извернувшись, усадить его на стул. Слезы катились по его щекам и скапливались в куцей бороде. Он достал из кармана самый замызганный носовой платок в мире, приложил его к носу и выпустил три чудовищно мощных заряда. Увидев, как он сморкается в эту грязную ветошь, Сара и Мо захихикали — уж и не знаю почему. И как бы я ни кипел из-за очередной задержки с подделками, это зрелище проняло и меня. Мы изо всех сил пытались не показать, что давимся от смеха, но он все-таки заметил. Одно за другим он изучил наши лица.

— К черту, — сказал он. — Пойду домой, раз надо мной тут смеются.

— Никуда ты не пойдешь, — сказал я. — Ты остаешься здесь.

Он ринулся к двери. Пришлось применить силу и втолковать ему, что мы смеялись не над ним, а над его затрапезным платком. Он немного смягчился. Я сказал, что он может переночевать у меня, и попросил Мо налить ему ванну, но, пока вода набиралась, он заснул на кушетке в гостиной. Я снял с него ботинки, укрыл его одеялом, и мы втроем переместились обратно на кухню.

Сара приготовила соус чили. Пока мы ели, я рассказывал им о Штыне и Люси и о том, какой он великий, но непризнанный художник.

— Он говорит, что за ним повсюду кто-то ходит, — сказал Мо.

— Он это сегодня сказал?

— Да. Мне кажется, он из-за этого к вам и пришел. Но к тому времени, как вы появились, у него это вылетело из головы.

Я оставил детей одних и лег. Денек выдался трудным, и я довольно быстро погрузился в сон. Но примерно в два часа ночи кто-то меня растолкал. Это был Штын.

— В чем дело, Штын? Что случилось?

— Прости, что разбудил, — прошептал он. — Мне как-то нехорошо.

— Тошнит?

— Нет. Это все та комната внизу. Ну, где я сплю на диване. То и дело мерещится, будто там еще кто-то есть. Три раза включал свет — вроде бы нет никого. А потом еще раз включил-выключил — и такое чувство, словно кто-то за мной подглядывает.

— Сейчас спущусь.

Я накинул халат, и мы вместе спустились по лестнице. Зашли на кухню, и я поставил кипятиться молоко для какао. По старой привычке — еще с тех времен, когда дети были маленькими и не давали мне спать. Я включил настенную лампу, и мы говорили тихо, чтобы не разбудить Сару и Мо.

— Я тебя уже достал, дружище. Пойду-ка я лучше домой.

— Никуда ты не пойдешь. Оставайся здесь сколько душе угодно.

— Не понимаю, что это за хрень. Может, конечно, не фиг было столько пить и ширяться все эти годы? Оно как бы выжидает, пока я не начну засыпать, а потом этак шелохнется. Говорю тебе, у меня от этого мурашки по коже. Прям наизнанку выворачивает.

— На, выпей какао.

— Как насчет плеснуть в него чуток рома?

— Тебе это ни к чему, Штын, поверь мне.

Он недовольно заворчал, что его заставляют пить шоколадное молоко. Я же, притворившись, что мне надо в туалет, вышел в коридор. На самом деле я хотел проверить гостиную. Я толкнул дверь. Комната была погружена во тьму. Я прислушался. Тишина.

Тогда, просто для очистки совести, я включил торшер. То, что я увидел, заставило меня отпрянуть. Не важно, как часто ты на них натыкаешься, все равно каждый раз это как удар в живот. То был бес. Обычно их можно разглядеть не при всяком освещении, но сейчас я даже при свете торшера видел, как он оползает в углу напротив книжного шкафа. Вид у него был отчаянно-несчастный; прикрыв морду лапами, он смотрел на меня в щель между пальцами — и ждал.

Я попятился в коридор и закрыл дверь. Сделал глубокий вдох, чтобы прийти в себя, и вернулся на кухню.

— Все путем? — спросил Штын.

— Отлично. Сейчас только сбегаю наверх на минутку.