Как песня тишины

Я плюхнулась на стул рядом с ним, чувствуя себя немного сонной и сбитой с толку. Как правило, отец был точен, как швейцарские часы. Мы всегда знали, где он находится, когда собирается приехать домой или когда мы поедем к нему в гости. На кухне висел календарь, где мама отмечала только папино расписание. Мы не видели его несколько месяцев, и вот он сваливается на нас как снег на голову. Здесь что-то не так.

Я взяла папу за руку. Она была холодной как лед.

– Что случилось? В Перу началась война или вас прогнали местные жители? – спросила я тихо, чтобы мама не услышала мой вопрос. Что-то в этом роде уже происходило раньше. Жизнь археолога бывает опасной. Меня затошнило. Папа обладал мастерским самоконтролем, но что-то выбило его из колеи.

– Ничего такого. – Папины глаза заблестели от слез. Я ни разу не видела его плачущим, но сейчас он был близок к этому как никогда. Он сделал глубокий вздох и объявил достаточно громко, чтобы мама тоже услышала:

– Профессор Галлахер умер.

Папин голос дрожал.

Чайная чашка, которую мама достала из шкафа, упала на пол и разлетелась на мелкие осколки. Должно быть, я ослышалась. Наверное, я все еще сплю, и мне снится сон.

– Умер? – Мамины глаза широко распахнулись. – Это невозможно. Всего пару дней назад он был здесь и пил чай с бабушкой.

– Понедельник, – произнесла я. Похоже, папу обманули. Сыграли с ним шутку. Неудачную шутку.

– Профессор всегда приходил по понедельникам, – выпалила я. Моя усталость исчезла. – За исключением последних двух недель, а это странно. Он же прекрасно знает, как радуют бабулю его визиты. В этот понедельник было так тепло, что все сидели на веранде. Они с бабушкой ели ореховый торт, профессор хвалил наш капучино. По его словам, у мамы он самый вкусный.

Я повернулась к отцу.

– Не мог он умереть. Он был в отличной форме.

Папа провел руками по лицу и стал казаться еще более растрепанным. Он всегда был твердым и сдержанным человеком, и меня пугало, что что-то настолько его ошеломило.

– Боюсь, это правда, – сказал папа спустя некоторое время, когда молчание стало невыносимым. – Кассандра позвонила мне в понедельник вечером. Она была в истерике, и я с трудом смог ее успокоить. Сказал, что она должна связаться с вами, и сразу же отправился в путь.

Мы с мамой закачали головами, Кассандра ничего нам не сообщила. Вообще было странно, что мы ничего не слышали, ведь слухи в Сент-Андрусе распространялись как лесной пожар.

Будто в полусне мама подошла к стулу и опустилась на него.

– Не могу в это поверить. Какая предположительная причина смерти? – прошептала она, комкая побелевшими пальцами ночнушку. – Нужно было позвонить нам. Ты же знаешь Кассандру.

Папин взгляд был полон сожаления.

– Я был совершенно сбит с толку. Даже в голову не пришло, да и подумал, что к моему приезду вы уже будете в курсе. – Он недоверчиво смотрел на нас. – Я вижу, что вы не шутите, но мне определенно звонила Кассандра.

Я переводила взгляд с отца на мать. Кассандра, дочь профессора Галлахера, жила с отцом в старинном особняке на окраине кампуса. Почему она позвонила именно папе в Перу? Я точно знала, что у них не было никаких родственников, но звонить на другой конец земного шара довольно странно. Хотя стоит учесть, что и сама Кассандра – весьма странный человек. Волоски у меня на шее встали дыбом, когда я вспомнила последние слова профессора. Он сказал, что в его возрасте уже нельзя быть уверенным, что следующая встреча состоится. Теперь это звучало как пророчество.

– Он умер? – Бабушка побелела как мел. Она стояла в дверном проеме, придерживая обеими руками халат в цветочек.

– Мне так жаль, мамочка. – Мама вскочила, бросилась к ней и заключила в объятия. Бабушкины плечи подрагивали. Мне было безумно жаль. В прошлом году умерла ее школьная подруга, а теперь – друг. В горле образовался ком.

– Мне налить чай? – спросила я, но никто не ответил. Я неуверенно встала, насыпала травяной чай в заварочный чайник и залила его кипятком. Комната наполнилась знакомым запахом мяты.

Родители с бабушкой шептались за столом, будто им было что скрывать от меня. Но как я ни прислушивалась, стараясь поменьше шуметь сахарницей и молочником, уловила лишь отдельные слова.

– …сердце… внезапно… обнаружили слишком поздно…

– Что именно произошло? – Я поставила мамины любимые зеленые чашки на стол, давая понять, что я не ребенок, от которого можно отделаться.

– По телефону слова Кассандры едва можно было разобрать. – Папа взял сахарницу и высыпал в свою чашку гору сахара. – Сначала она кричала, потом заплакала. Вообще, несла какую-то чушь. Бормотала, что это ее вина. Если бы только она нашла его раньше. Я пытался объяснить ей, что у профессора было больное сердце. Но Кассандра была слишком расстроена, чтобы прислушаться ко мне. Она никак не могла успокоиться, а потом вдруг повесила трубку.

– Думаешь, это сердце? – уточнила бабушка. – Мне он говорил, что все в порядке. Что совсем недавно прошел осмотр у врача.