Как перед Богом

— Скажу, что, когда используется «испорченный телефон», факт превращается в то, что называется «слышали звон, да не знают, где он». Так, видимо, и Хулио Иглесиаса, с которым я действительно встречался, приняли за Фрэнка Синатру и тем самым породили новую волну слухов о коварном Кобзоне…

Под маской Ельцина

Самым тяжелым был для меня ельцинский период, потому что мне было очень обидно из-за того, что я так ошибся в этом человеке. Я не ждал от него какого-то особого отношения к себе, но и зла от него не ждал. А ведь какие были у всех надежды на этого человека, когда в 87-м он за критику культа Горбачева попал в убийственную опалу на пленуме, посвященном 70-летию Октября. В том юбилейном году на Красной площади был обычный парад, а у Моссовета состоялся концерт. Холод, помню, стоял жуткий, просто сумасшедший. Однако если ты уважаешь своих зрителей, должен выступать только в соответствующем сцене наряде. Поэтому однажды даже при 26 градусах мороза я выступал, без пальто. Так было и в этот пробирающий до костей холод. И вот, когда я уже заканчивал свое пение, я вдруг в окружении, видимо, своих подчиненных увидел Бориса Николаевича Ельцина, нашедшего в себе смелость впервые за последние 30 лет открыто критиковать в лице Горбачева действующего генсека. И… жестоко поплатившегося за это. По всему было видно, в каком тяжелом состоянии находится опальный Ельцин, а то, что он попал в опалу, знали уже все. И тогда, желая хоть как-то поднять ему настроение, я сказал, обращаясь к людям, которые стояли на площади: «Дорогие друзья, пользуясь, случаем, что рядом с нами находится кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС первый секретарь Московского горкома партии Борис Николаевич Ельцин, я хочу вместе с вами поздравить его с праздником и посвятить ему песню». Все зааплодировали. А тогда этот его поступок расценивался как взрыв. Ельцин был национальным героем. Первый раз сказал то, что хотел. Я запел: «Вдоль по Питерской…» И Ельцин тут же пришел за кулисы. Обнял, расцеловал и сказал спасибо. А вечером был прием в Кремле. И я, выступая, опять заметил, что он уже совершенно один. Где-то там Фидель Кастро с Горбачевым, другие высокопоставленные лица, а он совершенно один. Я подошел к нему, отдал ему свою визитную карточку (слава Богу, он жив и не даст соврать!) и говорю: «Борис Николаевич, я знаю, что вам сегодня, наверное, немножко грустно. Поэтому, если вдруг появится желание со мной просто пообщаться, я всегда готов». Ельцин расчувствовался и сказал, что этого никогда не забудет…

А потом… Потом пришел 94-й год, и началась война между Ельциным и Лужковым. И я, будучи приверженцем Лужкова, тоже попал под ельцинские жернова. И сразу стал и наркобароном, и мафиози, и бандитом, и кем только я не стал.

И хоть ни один суд не соизволил установить это, таким я считаюсь и по сей день. Вот так Ельцин сдержал свое слово. И хоть в полной мере я на себе испытал поговорку «Не делай добра, не получишь зла», я все равно не жалею, что поддержал тогда Ельцина…

— Вы, конечно, редкий человек. Еще Путин не родился, а вы уже пели самому Сталину. И вот теперь вы поете Путину…

— Я против такого определения моей роли. Я не Путину, я при Путине пою…

— Хорошо, что я так ошибся, а вы за счет такой моей ошибки нашли точное определение своей роли.

— Знаете, честно вам говорю, я всегда пел народу, но, конечно, мне всегда было приятно, когда первое лицо меня тоже слушало. Я не чувствую никакой разницы, что пел при Хрущеве, при Брежневе или пою при Путине. Никакой разницы(!) по одной простой причине: я пою не вождям, а народу.

— Вместе с тем вы не можете не чувствовать, что все это не случайность, и не потому, что вы перед кем-то выслуживались, а потому, что ваши песни, очевидно, востребованы самой жизнью. Ведь ясно, что, если бы жизнь была категорически против ваших песен, вы бы не смогли сделать того, что сделали.

— Пусть для вас не прозвучит это нескромно, но это чисто творческая моя заслуга. Фактически все последние поколения выросли на моих песнях. Им они были нужны. Полагаю, они, особо не думая обо мне, просто внимательно их слушали и впитывали их. Но… если Ленин слушал «Аппасионату», а Сталин по нескольку раз приезжал на одни и те же произведения в Большой театр, то, скажем, следующие вожди по своему интеллекту… спасибо, что слушали хотя бы таких, как я…

Кремлевские соловьи

— Вы в те годы, как я вижу, многому научились и многого достигли, — перевожу я разговор на новую тему, и Кобзон подхватывает ее.

— Начнем с того, что попадание в концерты для элиты страны тогда определяло рейтинг артиста. Когда теперь некоторые кликуши начинают язвить: «Во-о-о… „кремлевские соловьи“ и прочее…» — я хочу задать вопрос: «Были ли тогда такие, кроме тех, кого не приглашали, кто мог бы сказать, что им плевать на эти концерты?» Напротив, сколько у нас было врагов и завистников из-за того, что именно мы востребованы Кремлем! Недаром считалось, что если его туда зовут, значит это все! Потому что выше не бывает.