Как пал Дийнавир

Владен выпрямился и откинулся на жесткую спинку кресла.

– Он был верен нам, пока оставался собой, но в какой-то миг его рассудком овладела магия Ночи. Анеке пришлось убить его – чтобы спасти вас и меня.

Треллен опустил голову, вспоминая сотника. Мужчины помолчали.

– Мне говорили, ты наложил заклятие на оружие и доспехи.

– Да. Это немного, но хоть что-то.

– Не колдуй больше.

Молодой маг резко поднял голову.

– Господин, прости, но безумие отказываться от моей помощи сейчас, когда мы остались одни! Из Маархут подмоги не будет…

– Я знаю. И приказываю тебе больше не употреблять заклинания.

– Это верная смерть…

Треллен покачал головой.

– Это наша единственная надежда. Ты сам сказал: наш дом – это не только стены. Значит, и беречь нам нужно не только их. Внешнее рождается и умирает, но суть должна оставаться незапятнанной. Иначе все потеряет смысл. Дийнавир никогда не спасался волшебством – только обычным оружием и милостью неба.

– Милость неба иссякла.

– Зато оружие осталось.

Владен опустил взгляд, с усилием обуздывая свои чувства.

– Я не знаю, какое затмение нашло на меня, когда я решил выехать за ворота, – помедлив, признался Треллен, явно чтобы смягчить резкость своих предшествующих слов. – Похоже, я принял за зов чести обычную спесь…

Он улыбнулся. Владен не смог ответить тем же. Кроме того, он, в отличие от старшего Дийнастина, точно знал, что дело не в спеси. Хозяин Дийнавира продолжал:

– Я рад, что ты меня остановил. Боги свидетели, мне нелегко в этом признаваться.

Владен услышал в последних словах иронию и поразился выдержке Треллена. Ему трудно было представить, как принял бы он сам весть о том, что враг, против которого он готовится выйти на битву – само темное божество.

Волшебник расправил плечи и заставил себя улыбнуться.

– Я тоже рад. Ума не приложу, что бы мы делали, если бы вас больше не было с нами… Что там?

В коридоре раздались шаги, в дверь постучали. Вошел молодой гонец, его широкое лицо было усталым и бледным.

– Что случилось? – спросил Треллен.

Юноша нерешительно взглянул на него, потом перевел взгляд на волшебника.

– Господин, там раненые… Анека говорит, что это не обычные стрелы.

Владыки Дома на Перевале переглянулись.

Молодой маг оценивающе посмотрел на посланца. Он уже видел его – вчера, среди тех, кто участвовал в очищении Дийнавира от наведенного проклятия-"халлинобы".

– Иди туда, – сказал племяннику Треллен. – Сделай все возможное. Но помни, что я тебе сказал.

Владен жестом указал гонцу на свое место:

– Ты будешь с господином до моего возвращения. Не оставляй его ни на минуту…

Он поколебался и закончил:

– Даже если он будет гнать тебя в шею.

Гонец изумился, а Треллен за спиной волшебника с горечью усмехнулся. Молодой маг угадал верно: душевное смятение хозяина Дийнавира было гораздо большим, чем он имел право показать.

***

Владен ожидал чего-то вроде наконечников, смазанных редким ядом, или стрел, поражающая сила которых в несколько раз увеличивалась наложенным проклятием. В последнем случае раны часто оказывались глубже и серьезнее, чем от простых стрел, обязательно воспалялись и требовали, кроме обычного лечения, еще и очистительных обрядов. Умершие от таких ран и не успевшие пройти очищение не попадали сразу к Закатному престолу, а должны были веками ожидать смягчения своей участи в ледяном преддверии царства смерти, терзаемые и отгоняемые от Врат чудовищными стражами.

Но здесь было что-то другое. Осмотрев одного из пострадавших, лежащего в холодном беспамятстве, хотя рана, на первый взгляд, казалась пустяковой, Владен спросил у женщины, которая за ним ухаживала:

– Где то, чем он был ранен?

Женщина опасливо указала на глиняное блюдо, стоявшее поодаль. На блюде лежала длинная стрела из некрашеного дерева. Она казалось бы вполне обычной, если бы не отсутствие оперения и не странное ощущение холода и пустоты, которое возникло у волшебника, когда он смотрел на нее. На древесине не было заметно никаких знаков, хотя они, несомненно, существовали, судя по особому тонкому запаху, которого никто кроме Владена не чувствовал. Волшебник прищурился, нашел взглядом самое темное пятно в большой комнате, где размещался лазарет, и некоторое время отдыхал на нем глазами. Потом, мгновенно сосредоточившись, снова посмотрел на стрелу.