В частности, усложнившееся понимание различий между тем, чего хочет он и другие домочадцы, друзья, одноклассники или даже одногруппники в детском саду. Мы можем не сомневаться, что отныне эта разница начнет стремительно углубляться, и повернуть время вспять у нас уже не выйдет. Иными словами, чем активнее мы станем «приближать» к себе отдаляющееся чадо искусственными методами (не захотим ставить замок в его комнате, начнем угрожать, что, если он все не расскажет, мы узнаем это все у воспитательницы), тем меньше мы будем знать о его внутренних порывах.
На этом моменте перед нами возникнут и быстро заострятся две главные проблемы. Первая будет заключаться в том, как направить новый вид агрессии у нашего подросшего сорванца в приемлемое для общества русло. А вторая – в том, как предоставить ему безопасный и в то же время достаточный уровень независимости. Рассмотрим меры, которые могут помочь нам организовать и то и другое с минимальными потерями в нервах и общественном мнении о нас как о родителях:
Еще пару лет назад наше «золотко» оценивало свои поступки исключительно на основе реакции взрослых на них. То есть, если мама ругала его, обижалась, злилась, малыш понимал, что его поступок был плохим. Если же окружающие одобряли его, он делал вывод, что поступает хорошо. При этом сложных, смешанных реакций он чаще всего не понимал – только начавшее развиваться представление о добре и зле требовало примитивных, утрированных проявлений того и другого.
Но сейчас наше чадо уже наверняка точно знает, когда поступает плохо, а когда – хорошо. Во всяком случае, у него уже давно выработались и закрепились готовые оценки большинству типичных для жизни ребенка поступков. Кроме того, он уже научился более сложным действиям – умению сравнивать похожие, хотя и не одинаковые случаи, ставить их в один ряд и, соответственно, предполагать реакцию родителей на каждую новую свою «выходку».
Все это означает, что если ранее малыш не понимал, что он иногда способен вытворить, то теперь он делает это все с определенными намерениями и полным пониманием, что скажет на это мама, когда увидит или узнает. А стало быть, он разыгрывает «чертика» или «ангелочка» уже вполне осознанно и намеренно. Наша задача в обоих случаях – лишь понять, зачем он «отличился» в очередной раз.
Как правило, цель своего хорошего поведения ребенок охотно озвучивает сам – например, если мы просим его вести себя хорошо на дне рождения Жени Петровой, он без возражений наденет «бабочку» и даст себя причесать на пробор. Но после целого вечера действительно «шелкового» поведения в гостях он не преминет отпроситься поиграть завтра в футбол на полчаса дольше, напомнит нам об обещании купить новую приставку и др., данном еще в прошлом месяце… И мы можем поверить, что, если мы не выполним его просьбу, при следующем «выходе в свет» он будет «хорошим» ровно первые пять минут. А затем вечер будет безнадежно испорчен – он уж постарается! И если нам кажется, что это «выступление» нам удастся прекратить, как в былые времена, строгим «Нельзя!», мы будем сильно разочарованы глубиной его теперешнего наплевательства в отношении наших запретов!
Поэтому чем старше становится наше чадо, тем строже мы должны придерживаться правила «Ты мне, я – тебе». То есть учесть, что отныне нам уже не удастся бесконечно долго просить в одностороннем порядке, и быть уверенными, что все наши просьбы будут исполнены без дополнительных условий, выдвинутых в ответ. Это уже никак не зависит от того, насколько внятно изъясняется ребенок и насколько послушным он был раньше. Теперь мера его уважения к нашим просьбам зависит только от меры нашего уважения к просьбам, которые озвучивает он. И если мы продолжим «играть в одни ворота», обманывать его (волей или неволей), использовать еще имеющий на него большое влияние авторитет старших, наш шалун быстро превратится в настоящего сорвиголову, на которого мы скоро утратим всякую возможность воздействия.