Как накормить диктатора

– Товарищ К., вас ждет очень ответственное задание. Меня зовут Сулё Градеци, я начальник охраны товарища Энвера Ходжи. Он отдыхает на этой вилле. В ближайшие несколько недель вы будете готовить для него.

У меня чуть ноги не подкосились. Энвер Ходжа. Человек, правивший Албанией двадцать пять лет; дольше, чем я на тот момент жил на свете.

Я смог только выдавить, что для меня это большая честь.

Почему они выбрали меня? Понятия не имею. Я был молодой, веселый, и меня все любили. А Энверу нравилось, когда его окружали веселые люди. Может быть, дело в этом?

Я мало что помню из того месяца во Влёре, потому что я был слишком занят. Наверняка я готовил албанские блюда, потому что Ходжа других не ел. Но что конкретно? Он обожал кухню Гирокастры, своего родного города, и, думаю, я пытался приготовить что-то из тех мест. Помню, что каждый день жарил ему на завтрак кусок сыра с медом или джемом, лучше всего с апельсиновым.

Самого Ходжу я видел тогда только издалека. Но с готовкой я, видимо, справился неплохо, потому что через две или три недели ко мне снова пришел Сулё Градеци и сказал, что кое-кто хочет со мной познакомиться. Он отвел меня в сад, где за столом сидела Неджмие, жена Энвера. Я знал ее по школьным учебникам. Они были вместе с партизанских времен, а после войны она стала директором Института марксизма.

– К.! – сказала она. – Мы очень довольны тем, как ты для нас готовишь.

Я вежливо поклонился.

– Мы забираем тебя с собой в Тирану, – добавила она.

На этом моя аудиенция закончилась.

Снова никто не спрашивал моего мнения. Партия знает, чего от тебя ждет. Не спорь с Партией.

И я снова сказал, что для меня это большая честь, поклонился и вышел. Я раздумывал, стоит ли признаться, что моя жена беременна и что я хотел бы как-то с ней связаться, ведь за весь месяц во Влёре я ни разу не смог ей позвонить. Но потом пришел к выводу, что лучше спросить об этом Градеци.

И правильно сделал. Как только я заговорил о жене, товарищ Сулё ответил:

– Все уже устроено. Парни из охраны поедут с тобой в Фиери. Но помни: никому нельзя говорить, на кого ты работаешь. Даже ей.

Я сказал жене, что меня переводят из Влёры в Тирану, но что я не знаю, на кого там буду работать. Затем я обнял ее и уехал.

4

На мужчине, который выстрелил отцу Иована в затылок, был серый поношенный костюм. От алкоголя он отказался, поэтому Иован заказал ему кофе. Есть мужчина тоже не стал. Не хотел засиживаться.

И вот они пили кофе и беседовали: немного о политике, немного о спорте, немного о работе. Мужчина критиковал решения правительства прошлых лет и жаловался на здоровье, хотя что это были за решения и что конкретно у него болело, Иован не помнит.

Зато он помнит, что мужчина, который выстрелил его отцу в затылок, пил черный кофе без молока. И что он положил в кофе полторы ложечки сахара.

Все это Иован рассказывает мне в ресторане почти в самом центре Тираны. Он говорит, параллельно листает меню и советует мне морскую рыбу, которую я непременно должен попробовать в Албании, ну или на Адриатике.

– Раз дорадо ты знаешь, может, попробуешь солнечника? – предлагает он.

Мне сложно переключаться: с одной стороны – его трагическая история, а с другой – рыба.

– Мой отец обожал рыбу, – Йован пожимает плечами. – С тех пор, как я это узнал, я ем рыбу несколько раз в неделю.

– Ты делаешь все, как отец?

– Стараюсь.

В итоге мы заказываем “тарелку рыбака”: всего понемногу. Спустя полчаса мы сидим над тазиком рыбы из албанского моря, а Йован продолжает склонять слово “отец” по всем падежам. Его звали Кочо Пляку. За ним пришли осенью 1975 года, когда Йовану было шесть месяцев. Больше Йован его не видел, поэтому не помнит ни его голоса, ни лица, ни цвета глаз.

Мать, хотя они до сих пор живут вместе, об отце говорить не хочет.

– Она всю жизнь всего боялась, – качает головой Йован. – По мне лучше умереть, чем так бояться.

Кочо Пляку был геологом и открыл одно из крупнейших в Албании месторождений нефти, рядом с городом Фиери.

– Государство неплохо заработало на его открытиях, – говорит Йован. – Но в суде он услышал, как его называют шпионом. Он стал одной из жертв чисток, которые регулярно устраивал Ходжа.

Прозвучал приговор: расстрел.

– Нам с матерью пришлось вернуться в деревню, – продолжает свой рассказ Йован. – Есть было нечего. Мы были семьей врага народа. Того, кто попытался бы нам помочь, сразу бы арестовали. Так что я питался супом из коры деревьев, жарил на костре лягушек – насаживал их на палочки, как шашлык, – а учительница по любому поводу била меня и кричала: “Ты кончишь, как твой отец!”

– Как ты все это выдержал?

– Я был упрямый. Чем чаще мне твердили, что я должен ненавидеть отца, тем крепче я обещал себе, что отыщу его, когда вырасту. А когда я уже узнал о его смерти – что отыщу его могилу.

5

Я договариваюсь побеседовать об Энвере Ходже с Дьёни Хюсаем, историком из Тираны. Мы садимся в кафе в Блоке, некогда закрытом районе людей власти, а сегодня самой модной и самой дорогой части Тираны. Заказываем буреки – выпечку из слоеного теста с начинкой из мяса и сыра – и Дьёни начинает рассказ.