Межвидовые отношения часто включают в себя важный элемент иерархии; люди и собаки являются взаимно созданными, но при этом вовлеченные стороны всегда находятся в неравных позициях[126]. Одомашнивание собак, начавшееся примерно пятнадцать тысяч лет назад (Savolainen et al., 2002), отчасти было обусловлено тем, что прародители собак были высокосоциальными животными, которые жили в твердо установленных иерархиях доминирования. Часть процесса одомашнивания включала замену вершины этой иерархии таким образом, чтобы собаки приняли своего хозяина-человека в качестве нового вожака стаи. Отношения между человеком и собакой зависят от слияния собачьей и человеческой социальностей, и в какой-то мере они всегда предполагают постоянное установление отношений доминирования и подчинения (Ellen, 1999: 62). В колониальных и постколониальных ситуациях, в которые, например, погружены жители Авилы, это слияние приобретает обновленное значение. Собаки подчиняются своим хозяевам-людям таким же образом, как руна исторически вынуждены были подчиняться белым землевладельцам, государственным чиновникам и священникам (см. Muratorio, 1987). Однако это положение не является неизменным. Руна из низин, в отличие от говорящих на кечуа коренных народов, живущих в горах, всегда поддерживали относительно более высокую степень автономии от государственных властей. Следовательно, они и их собаки напоминают могущественных хищников-ягуаров, которые, в свою очередь, являются не совсем подневольными псами духов – хозяев животных.
Принимая точку зрения существа другого вида, мы в определенной степени «становимся» другим видом «вместе» с этим существом (см. Haraway, 2008: 4, 16–17). И все же такого рода переплетения опасны. Люди из Авилы стараются избежать состояния монадической изоляции, названной мной душевной слепотой, из-за которой они теряют способность к восприятию других самостей в мироздании[127]. Тем не менее они стремятся занять другую перспективу, не растворяя полностью ту самость, которая характеризует их положение как человеческих существ в этом мироздании. Душевная слепота и становление другим вместе с другим – противоположные крайности континуума, охватывающего различные способы обитания в экологии самостей. Поэтому существует постоянное напряжение между размыванием межвидовых границ и сохранением различия. Сложность состоит в том, чтобы найти семиотические средства для продуктивного поддержания этого напряжения и не быть отброшенным в какую-либо крайность[128].
Поскольку сновидения – конфиденциальный способ общения, посредством которого души кардинально разных видов существ могут вступать в контакт, они служат важным местом для таких переговоров. По мнению людей из Авилы, сновидения являются продуктом перемещений души. Во время сна душа отделяется от тела, своего «владельца»[129], и взаимодействует с душами других существ. Сны не являются комментариями к миру, они происходят в нем (см. также Tedlock, 1992).
Подавляющее большинство снов, обсуждаемых в Авиле, – об охоте или других лесных столкновениях. Большую часть их истолковывают метафорически, устанавливая соответствие между домашней и лесной сферами. Например, если охотнику снится, как он убивает домашнюю свинью, то на следующий день в лесу он убьет пекари. Ночью сталкиваются две души: одна – свиньи, другая – охотника руна. Убийство ночью домашнего воплощения свиньи имеет следствием то, что на следующий день ее лесное воплощение будет бездушным. Это создание стало душевно слепым, и его можно легко обнаружить и настичь в лесу, поскольку оно больше не опознает другие самости, которые могут быть в отношении него хищником.