Как мыслят леса

Однако для живой мысли различие – это не все. Клещ не замечает разницы между пумой и оленем, и это смешение является для него плодотворным. Рассмотрение того, как другие виды самостей населяют и одушевляют мир, подталкивает нас к переосмыслению представлений о реляционности, построенной на различии. Отношения между самостями не обязательно похожи на отношения слов в системе, которую мы называем языком. Отношение не основано ни на врожденном различии, ни на врожденном сходстве. В этой главе я изучил процесс, который предшествует нашему обычному осознанию различия или сходства и зависит от своеобразного смешения. Понимание роли смешения (или забывания, или неразличения) в живой мысли поможет нам развить антропологию по ту сторону человека, способную анализировать многие виды динамики, которые лежат в основе жизни и мышления и не строятся на количестве различий.

Глава третья Душевная слепота

Сон – впереди пробужденья,
Явь – продолжение сна;
Жизнь быстротечнее смерти;
Под глубиной – глубина?

Ральф Уолдо Эмерсон. Сфинкс

Рамун, тощий десятилетний мальчишка, шурин школьного учителя, высунулся из дверного проема в доме Иларио и взволнованно позвал: «Пуканья!» К тому времени мы были абсолютно уверены, что случилось что-то неладное. Пуканья и Куки до сих пор не вернулись. Тогда мы еще не знали, что их убила крупная дикая кошка, но начинали это подозревать. Минутами ранее на пороге появилась пошатывающаяся Уйки с зияющей раной на затылке. Иларио терпеливо промывал ее рану каким-то терпким алкоголем из моей аптечки первой медицинской помощи. Рамун по-прежнему питал надежду на то, что Пуканья неожиданно появится. Поэтому он позвал ее по имени еще раз. Когда она не появилась, он повернулся к нам и сказал: «Как ее там. Я зову того, кто стал дерьмом». Америга ответила: «Она, должно быть, превратилась в дерьмо. Так обычно поступают ягуары. Они просто испражняются ими»[76].

Вернувшись по своим следам к заброшенным, окруженным лесом пашням, где женщины собирали лонхокарпус и где они в последний раз услышали лай собак, мы, наконец, нашли их тела. Собаки, действительно, были убиты, однако не съедены большой дикой кошкой; позже семья придет к выводу, что это был ягуар, а не пума, которую, как сначала предполагали женщины, собаки по ошибке приняли за оленя. Уйки не дожила и до утра.

Самости, такие как Пуканья или мы, – создания недолговечные. Они могут попасть в неопределенные пространства, где они более не являются полностью взаимодействующими субъектами, которых можно назвать по имени и которые, как Пуканья, могут откликнуться на него, но еще не превратились в неживые объекты, такие как покойник, айча, или фекалии ягуара. Поэтому они также не могут обосноваться в окончательном пространстве тишины – чун, как его назвала Луиза. Скорее, самости можно встретить в пространстве где-то между жизнью и смертью, где-то в неопределенном пространстве «как ее там» (машти, на кечуа)[77], населяемом практически безымянными – не совсем здесь с нами, но и не полностью где-то еще.

Эта глава – о тех пространствах и преобразованиях, резких поворотах, трудностях и парадоксах, которые охватывает слово машти. В ней содержится рассказ о путях распада самости и о сопряженных с этим трудностях для существ, живущих в экологии самостей. У кончины самости есть множество форм. Во-первых, конечно, это трагедия смерти организма. Однако есть и другие виды освобождения от телесной оболочки и способы сведения самости от целого к объектоподобной части другой самости. И, наконец, самости могут разрушиться, потеряв способность воспринимать другие самости и взаимодействовать с ними на равных.

Эта глава – о самостях, объектах и их взаимном образовании, особенно о том, как самости создают объекты и сами могут стать ими. Она также рассказывает о сложностях, с которыми нас сталкивает это жизненное обстоятельство, и о том, что эти трудности, специфически усиленные в особой экологии самостей в регионе Авилы, могут поведать антропологии по ту сторону человека.

Рис. 6. Когда мертвых животных приносят с охоты домой, это вызывает живое любопытство у детей. Взрослые это старательно игнорируют. Фото автора

По меткому замечанию Йеспера Хоффмейера (1996: viii), начало жизни на этой земле репрезентирует момент, когда «что-то» стало «кем-то». Вместе с тем, строго говоря, это «что-то» не существовало до появления «кого-то». Дело не столько в том, что вещей не было до появления воспринимающих их существ, но, скорее, в том, что до возникновения живых мыслей на нашей планете ничто не находилось в отношениях с самостью как объект или другая самость. Подобно самостям, объекты тоже являются следствием семиозиса. Они зарождаются в семиотической динамике, превосходящей человека.