То, кем является Освальдо, неотделимо от его отношений с этими многочисленными видами существ. Постоянно меняющаяся экология самостей (см. Главу 2), с которой ему регулярно приходится иметь дело на охоте в лесу и во время визитов в Лорето, существует и внутри него: из нее складывается его собственная «экология самости».
Кроме того, дилемма Освальдо имеет отношение к вопросу о способах выживания как самости и потенциальном значении такой непрерывности. Как Освальдо не превратиться в добычу, «оно», «мясо», когда позиция охотника – «я» в этих охотничьих взаимоотношениях – оказывается занята чужаками, более сильными, чем он?
Руна долго жили в мире, где белые – европейцы, а позже жители Эквадора, Колумбии и Перу – занимали позицию очевидного превосходства над ними и стремились навязать им картину мира, которая бы эту позицию оправдывала. Вот как помещик эпохи каучукового бума, живший в месте слияния рек Вильяно и Курарай, описывает попытки другого помещика навязать своим батракам из числа руна такое видение мира: «Чтобы убедить их в том, что белый человек превосходит индейцев своими знаниями и обычаями, а также искоренить их ненависть к испанскому языку, мой сосед, владелец каучуковой плантации, на которого трудится много народу, однажды собрал всех индейцев и показал им фигурку Христа. “Это бог”, – сказал он им. А затем добавил: “Разве не правда, что он –
В том, как землевладелец видит отношения между руна и белыми, раскрывается история завоевания и господства в верховьях Амазонки, которую нельзя оставить без внимания. Историческим фактом является то, что белые стали
Политика руна далеко не однозначна. Несмотря на то что колониальное господство является историческим фактом, этот факт заключен внутри определенной формы (см. Главу 5). Как выяснится далее в настоящей главе, эта форма определяется царством духов – хозяев леса, особая структура которого поддерживается теми способами взаимодействия с лесной экологией самостей, которую люди вроде Освальдо используют для поддержания собственного существования.
Освальдо зависит от царства духов – хозяев леса и в психологическом смысле. Не существует перспективы, из которой он мог бы сопротивляться этому положению или выйти из него. Так или иначе, он всегда оказывается «внутри» формы по умолчанию. Отсылка к подобной динамике встречается у политического теоретика Джудит Батлер: «Быть под господством власти, внешней по отношению к тебе, – знакомая и мучительная форма власти как таковой. Однако обнаружить, что то, чем “ты” являешься – само твое устройство как субъекта, – в определенном смысле зависит от этой самой власти, – нечто совсем иное. Мы привыкли думать о власти как о том, что давит на субъект извне <…> Но если <…> понимать власть как нечто
Батлер противопоставляет аспект жестокости власти, ее внешнюю холодность едва заметным, но от этого не менее реальным действиям, которыми власть наполняет, создает и поддерживает само наше существование. Власть, считает Батлер, нельзя свести к совокупности жестоких действий: она принимает общую форму даже тогда, когда мы болезненно ощущаем ее проявление в мире вокруг нас и на самих себе[176].
В этой заключительной главе я изучаю потенциальное значение бытия и становления в «формации», взяв за основу проблему Освальдо и тезисы Батлер. Однако здесь вопрос формулируется исходя из того, как наше понимание действия власти через форму меняется с осознанием формы как своего рода реальности по ту сторону человеческого.