Читаем Как мы жили в СССР полностью

Специфической особенностью советской транспортной ситуации в большом городе были не только потребность ожидать такси на улице и не только возможность висеть на задней площадке автобуса от остановки до остановки. Городской пейзаж во многом определялся людьми, постоянно перебегающими улицу в неположенном месте. Каюсь, я сам так поступал. С осмотрительностью, конечно. С поправкой на близость машин и милиционеров. Более того, я продолжал так поступать в «лихие 90‑е», когда рыночная экономика уже была, но процветания и роста доходов еще не намечалось. А перестал я злоупотреблять терпением водителей уже в нулевые, когда обнаружил вдруг, что перебежать через Суворовский проспект, где находилась моя работа, становится все сложнее из‑за нарастающего потока транспорта. Естественно, легкового, а не грузового и не общественного. Народ разбогател и обзавелся машинами. Жизнь стала другой даже визуально. Пустую улицу Санкт-Петербурга я вижу теперь только поздним вечером. И ностальгически вспоминаю свою молодость – времена неограниченного господства пешеходов.

<p>Как выглядят твои трусы</p>

Вслед за едой, одеждой и транспортом встает проблема жилья. Многие советские люди жили в коммунальных квартирах, и я свой жизненный путь начинал там же. Правда, коммуналка наша, вообще-то, была условной. От длинного коридора, соединявшего парадную дверь с туалетом, по левую сторону располагались апартаменты дедушки с бабушкой, а также дедушкиного брата (одинокого холостяка). По правую – две комнаты соседей и кухня (без ванной) с выходом на черную лестницу. В одной из правых комнат поначалу жил я с родителями, но, лишь только мы отбыли в новостройки, туда мигом подселили немолодую пару. Даже после этого четырехкомнатная квартира не стала тем человеческим муравейником, каким часто бывали ленинградские и московские коммуналки. Трое «наших» – трое «не наших». Пятьдесят на пятьдесят.

В настоящей коммуналке помыкался в детстве мой собеседник, депутат Борис Вишневский9. Он вырос во дворце Лобанова-Ростовского, что прямо возле Исаакиевского собора. Сейчас там – самый элитный отель Санкт-Петербурга. Но в советское время дворец «нарезали» на коммуналки. В квартире Бориса было более десяти комнат. Чтобы попасть в ванную или туалет, приходилось порой стоять в очереди. Семья Бориса состояла из пяти человек, ютившихся в одной комнате. Выручало то, что дворцовые потолки составляли целых 5,5 м. Воспользовавшись этим, умельцы сделали в комнате второй этаж [Вишневский, интервью]. Такой же второй этаж был у социолога Олега Божкова, и он там на 13 квадратных метрах даже проводил семинары с участием семи-восьми человек [Моя жилищная 2018: 118].

Настоящая коммуналка определялась, впрочем, не количеством комнат и даже не количеством соседей, хотя косвенным образом эти факторы на коммунальность жизни серьезно влияли. Настоящая коммуналка определялась отсутствием приватного пространства. Или, по крайней мере, сведением его к самому минимуму. Общественный быт давил на каждого проживающего, плющил его, приводил к общему знаменателю и, соответственно, вписывал в те нормы, по которым жила вся наша коммунальная страна. Профессор Кирилл Борисов рассказывал мне, что его родители жили в коммуналке в комнате, смежной с комнатой чужих людей, поэтому выходить в коридор требовалось через них. Сам он прожил в коммуналке до 40 лет. Отношения порой были сложные. Одна соседка даже грозилась отравить жену Кирилла [Борисов, интервью].

Впрочем, смежные комнаты разных семей – это еще сравнительно сносная ленинградская картина жизни. В провинции дела с жильем обстояли гораздо хуже. Например, в Воркуте 40% жилья в середине 1960‑х представляли обычные бараки без всяких удобств [Секретариат… 2021: 61]. Среди работников Ореховского хлопчатобумажного комбината 900 семей жили по две-три, а иногда по четыре семьи в одной комнате (не квартире, а комнате!). Более 800 семей – в аварийных домах (по сути – казармах). В сталинские годы жилья для рабочих строили очень мало, и лишь в хрущевскую эпоху ситуация стала меняться [Секретариат… 2020: 108–109]. Если бы я прочел об этих «человейниках» в обычной научной книге или статье, то, наверное, усомнился бы в точности данных. Но информация была представлена на Секретариате ЦК КПСС руководством парткома комбината.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии