В целом можно сказать, что продовольственная картина в СССР 1970‑х – начала 1980‑х была весьма невеселой. Если взять средние данные о душевом потреблении продуктов питания в нашей стране, то оно, по разным оценкам, колебалось в районе 43,8–53,7% от американского [Вишневский 2010: 69]. Однако Советский Союз не отличался равенством граждан, а потому доступ к продуктам питания сильно варьировался в зависимости от того, где человек работал, где проживал и насколько свободен был при осуществлении различных передвижений в поисках еды. Упрощенная схема, согласно которой партийные аппаратчики жили очень хорошо, а народ – чрезвычайно плохо, столь же мало соответствует действительности, как и ностальгически-коммунистическая схема продовольственного изобилия с дешевой общедоступной колбасой. Реальная картина была не черно-белой, а многоцветной. Доступ к продуктам можно, наверное, лучше всего представить себе в виде лестницы, на различных ступенях которой стояли различные группы советских граждан.
Начнем реконструировать эту лестницу с самой нижней ступени. На ней стояли не жители Костромы или Газли, а простые солдатики Советской армии. Такой вот получался парадокс: с одной стороны, система бросала огромные ресурсы на укрепление обороноспособности (чтобы не сказать на милитаризацию!), но с другой – не могла толком обеспечить нормального питания миллионов 18–20-летних парней, призываемых на действительную службу.
Естественно, советский солдат не голодал в прямом физиологическом смысле этого слова, как не голодали и жители тех многочисленных городов, где отсутствовали в свободной продаже мясо, колбаса, сыр или масло. Если вернуться к началу 1930‑х, то можно сказать, что тогда служба в Красной армии была весьма привлекательной для огромной массы крестьянских детей, страдавших от голода, связанного с коллективизацией и массовым экспортом зерна на Запад ради валюты, на которую закупались товары для индустриализации. Мой тесть, переживший этот голод ребенком в казачьем донском хуторе, рассказывал, как бегали голодные дети в поисках «колючки» – перекати-поля, как отец его промышлял рыбалкой, спасая этим семью от смерти, и как все собранное в этой «житнице России» зерно на глазах у вырастивших его людей уходило баржами по реке куда-то далеко-далеко. Детишки тогда не славили Сталина за свое счастливое детство, а повторяли за взрослыми неизвестно как родившийся стишок: «Рожь и пшеница – всё за границу. / „Колючка“ и кукуруза – всё Советскому Союзу». Понятно, что парень, призванный в армию после питания «колючками» или после коллективизации на Украине, где люди умирали от нехватки пищи, был просто счастлив, получив тарелку сытной каши. Но через 40–50 лет после страшных событий эпохи Сталина жизнь в СССР была уже другой, а жизнь в армии осталась в основном прежней: каша, каша и снова каша…
В принципе, сам по себе подобный рацион, может быть, был бы неплох, поскольку в кашу теоретически добавляли и мясо (хотя бы тушенку), и масло. Однако в действительности все складывалось несколько иначе. Армейские городки были окружены населенными пунктами российской провинции, где продуктов катастрофически не хватало. И это формировало почву для коррупции. Те, кто имел отношение к снабжению – командиры, завхозы, старшины, повара, – неплохо грели руки на воровстве. Дефицитные продукты (особенно подлежащие длительному хранению консервы) шли налево, а вырученные за них деньги пропивались, поскольку бедолагам-военнослужащим хотелось хоть как-то скрасить свои унылые гарнизонные будни. Какая-то часть продуктов шла, естественно, офицерским семьям, страдавшим, как и все другие семьи, от товарного дефицита [Кох 2003: 29].
Обнаружить масштабы воровства в армии трудно, поскольку солдат вынужден жрать, что дают. Поди проверь – была ли положена в котел с кашей одна банка тушенки или три. Особенно если коррупция охватывает всю армейскую вертикаль власти, включая ревизоров. Правда, во время моих военных сборов в 1983 году студенты-юристы умудрились все же устроить проверку. Тогда-то я и узнал впервые, что реально происходит в Советской армии. А через несколько лет увидел, как легко в обычной деревне выгодно сбыть консервы. В многодневный лыжный поход по Карельскому перешейку под Ленинградом инструктор нашей группы не взял картошку. Зачем тащить тяжесть, когда ее можно выменять на тушенку и сгущенку в любой деревне. Как-то раз я сам пошел «на дело» и легко совершил товарообмен в первой же избе.