В прямой кишке очень активное кровообращение, поэтому медикаменты, введенные через нее, действуют очень быстро. Во Франции это широко распространенный способ введения лекарств даже на дому. Тем не менее в Англии он используется значительно реже. Я не была уверена в том, что Боб воспримет это как помощь, но спросить его разрешения было практически невозможно, пока он дезориентирован и напуган. С тяжелым сердцем мы с сестрой приготовили самый маленький шприц с лекарством, которое уменьшит судороги и успокоит.
Две медсестры и главврач удерживали Боба, чтобы я смогла аккуратно ввести ректальный шприц. Пациент извивался и кричал, я плакала, когда говорила: «Извините, Боб. Мы просто хотим вам помочь. Это все, чего мы хотим». А затем все прекратилось. Через пять минут исчезли судороги, Боб крепко спал, и мы ввели порт-систему в вену его руки, чтобы не давать медикаменты ректально. Я забрала кота домой.
Порт-система для инъекций стала важной частью ухода за Бобом на несколько следующих дней. Большую часть времени он спал, иногда просыпался, давал коту лакомство и гладил по мурчащему телу. Антибиотики убрали красноту, боль и температура спали, но Боб не шел на поправку. Отсутствие энергии, как обычно, свидетельствовало о том, что аккумулятор Боба садился. Он уладил самое важное дело — пристроил кота. Как только сделал это, он был готов уйти. Боб умер через три дня после выходных, не возвращаясь домой, с котом возле него.
Последняя глава пролила немного света на историю Боба. Поскольку у него не было родственников, никто не мог зарегистрировать его смерть и организовать похороны, поэтому этим занялся хоспис. Я впервые отправилась в местный офис регистрации смертей, чтобы отнести сертификат о смерти, который обычно забирает семья. В комнате, заполненной несочетаемой смесью новоиспеченных сияющих пап и молчаливых утративших родственников семей, я передала сертификат секретарю и объяснила не совсем обычные обстоятельства. Затем села и стала ждать.
Внезапно из офиса показалась главный секретарь и поприветствовала меня как старого друга.
— А, доктор Мэнникс, какое счастье наконец встретить вас! Мы с интересом следим за вашей карьерой!
Перед моими глазами тут же промчались 14 смертей за десять дней в начале моей практики. Потом я работала в онкологическом центре, затем в хосписе. Господи, они, наверное, печатали мое имя много раз за эти годы. В моей голове никогда не возникало идеи, что так можно следить за медицинской карьерой, ведь это случилось за много лет до знаменитого дела серийного убийцы — врача Гарольда Шипмана[33].
— Приносим извинения за ожидание, — продолжила она, — но нам нужно было проверить правила, ведь ранее никогда не возникала ситуация, что смерть регистрируется тем же человеком, что подписал сертификат. Но это не запрещено.
Она выдала мне официальную копию сертификата о смерти Боба и форму, которая позволяла предать тело кремации или захоронению.
Проводы были скромными: Марион, менеджер хосписа и я как представитель кота собрались на кладбище. Там к нам присоединились дальний брат Боба и бывший коллега по железной дороге, который узнал о его смерти из газеты. Мы стояли в часовне кладбища, и ее служитель, не зная ни Боба, ни скорбящих, пытался утешить нас, затем мы смотрели, как гроб с Бобом опускается в землю.
Когда мы отошли от могилы, бывший коллега Боба сказал:
— Я не знал, что у Боба есть дочь.
Я объяснила, что не дочь, а друг.
— Я рад, что у него были друзья, — ответил он. — Он был одиночкой. Держался стороной. Это ответственная работа — быть одиноким. Мыслитель. Педантично хранил записи, всегда красиво написанные от руки. Он был прекрасным писателем.
И добавил:
— И такие интересные обороты. Он говорил, как старая книга. Старомодный. Я любил его длинные слова...
Он приподнял шляпу и удалился, оставив меня размышлять над жизнью Боба, теперь ужатой до блокнота с прозаическими фразами на поэтическом языке, написанными тщательным каллиграфическим подчерком.
А потом я пошла кормить кота.
Вскрытие