Как мы ориентируемся. Пространство и время без карт и GPS

В тех местах, где издавна принято искать дорогу по природным ориентирам, GPS может представлять собой очередное покушение на культурную идентичность. Я видела, как Наалеху Энтони, режиссер из команды «Хокулеа», держал свой смартфон перед аудиторией и говорил: «Компас, секстант и GPS. Этот прибор может использовать накопленные за три тысячи лет знания – мы нажимаем одну кнопку и смотрим маршрут»[268]. Когда антрополог Клаудио Апорта начал изучать навигацию иннуитов в Канадской Арктике, он задался вопросом: может ли GPS стать еще одной технологией, которую общины в Арктике успешно освоят и обратят себе на пользу, подобно снегоходам и ружьям, или GPS разрушит основы самой культуры иннуитов? Когда в 1990-х гг. он впервые приехал в Иглулик, у 40 охотников уже были приборы GPS. Самые большие преимущества они давали при охоте на моржей: охотники могли экономить горючее на обратном пути, прокладывая кратчайший курс к берегу, даже когда его не было видно. Но те, кто вырос на суше, по-прежнему мало пользовались приборами GPS, а опытные охотники, как профессионалы, так и любители, видели в них всего лишь подспорье к традиционным методам навигации. На GPS в основном полагались только молодые. Отсутствие опыта ориентирования на местности, скорость снегоходов, простота использования GPS – все это усиливало опасность навигации в Арктике. Приборы GPS изменили маршруты, которые выбирали люди, иногда вдали от тех путей, безопасность которых была проверена многими поколениями; некоторые охотники могли по следам на снегу определить, кто пользуется GPS: маршрут, проложенный компьютером, был прямым как стрела. Джейсон Карпентер, преподаватель Арктического колледжа в Нунавуте, говорил мне: «Легко вскочить на мотосани и проехать сто миль, почти не думая. Поэтому шансов попасть в неприятную ситуацию гораздо больше».

Многим из жителей Иглулика, хорошо знавшим традиционные методы навигации, уже было за семьдесят, а то и за восемьдесят: последние, кто родился на земле; последние, кого учили, умели понимать направление ветра, снег, звезды, приливы, течения и ориентиры; последние, кто помнил, помнили сотни названий мест. После появления GPS охотники уже почти не обращали внимания на природные приметы, что уменьшило когнитивную нагрузку на память. «Ответ приемника GPS на вопрос о пространстве (то есть куда идти) обеспечивается механизмом, физически с ним не связанным (сеть спутников), и не требует взаимодействия путешественника с окружающей средой, – писали Апорта и его соавтор Эрик Хиггс в книге «Спутниковая культура: системы глобального позиционирования, навигация иннуитов и потребность в новом объяснении технологии» (Satellite Culture: Global Positioning Systems, Inuit Wayfinding, and the Need for a New Account of Technology). – Да, физическое перемещение всегда предполагает определенную связь с окружающей средой, но эта связь… неглубока»[269]. В Иглулике старейшина Алианакулук рассказывал Апорте о поисковой операции, во время которой спасатели хотели воспользоваться GPS. Однако он знал, что прибор приведет их в опасное место, на кромку льда. «Я сказал, что лучше сам покажу дорогу, с помощью знаний иннуитов, а иначе придется идти через торосы. И потом повел их… и я смотрел на сугробы, которые нанес уангнак, – сказал Алианакулук. – Мы добрались благодаря знаниям иннуитов. Шли бы по GPS, пришлось бы пробираться через торосы, и мы могли попасть на кромку льда. Вместо того чтобы помочь, мы бы сами оказались в трудном положении. Это я знаю точно»[270].

Всех нас можно назвать новичками в том, что касается GPS, компьютеров, интернета и полетов на реактивных самолетах. Для представителей западной культуры эти явления лишь слегка «новее», чем для коренных народов. «GPS влияет в основном на наше отношение к пространству и к географии в целом благодаря тому, что связанные с пространством решения, которые раньше мы принимали сами, теперь принимает прибор», – объяснял мне Апорта. Он цитировал работу философа Альберта Боргманна, профессора Университета Монтаны. С 1980-х гг. Боргманн разрабатывает теорию, которую назвал «парадигмой устройства»[271] и которая стремится объяснить последствия применения технологии в современном мире – на личном, социальном и политическом уровне.