Как мы меняемся (и десять причин, почему это так сложно)

Дедал, создатель крыльев, неслучайно был великим мастером. Возможно, что и Эрик, бывший курильщик и создатель «фотографий идиота», тоже неспроста был творцом: старшим столяром и музыкантом. В реальной жизни творец оттачивает свои навыки. Неважно, насколько прекрасно было его последнее произведение, он продолжает совершенствоваться. Внутреннее удовлетворение – внутренняя цель – для создателя важна так же, как и красота конечного изделия. Иначе говоря, успешные творцы и художники – это те, кто научился жить в зоне смирения и ценить моменты самосовершенствования. Нам есть чему у них поучиться.

Искусство личностных изменений

Джон Колтрейн, великий джазовый саксофонист и композитор, автор революционного альбома «Гигантские шаги», понимал истинную ценность маленьких, точно выверенных шагов к цели. Существуют разные версии насчет того, сколько часов в день он практиковался, но все согласны в том, что музыкант одержим игрой. Некоторые заявляют, что Джон занимался до двенадцати часов в день. Свидетели отмечали, что он мог более десяти часов потратить на то, чтобы взять одну-единственную ноту. Редко можно было увидеть Джона дома без саксофона, висящего на шее. Однажды его жена, заметив, что музыка резко прекратилась, пошла его искать и увидела, что он спит на диване с инструментом во рту.

Джазовые музыканты придумали отличный термин – «оттачивать», то есть доводить свою игру до совершенства в одиночестве в сарае рядом с домом, «тренировать ротовой аппарат», куда входят подбородок, рот и губы музыканта, чтобы обеспечить ему хороший амбушюр. Это прозаичное и монотонное занятие. Оно требует терпения и сосредоточенности на слабостях, чтобы вместо желваков появились работающие мышцы. «Когда ты занимаешься, – отмечал великий джазовый трубач Уинтон Марсалис, – ты приносишь жертву, чтобы твой инструмент звучал хорошо… Я имею в виду, что добродетель музыканта измеряется количеством времени, отведенного для практики»[129]. «Жертва», «добродетель» – Марсалис выражается практически религиозным языком, описывая рутинное оттачивание музыкальных пассажей.

Художники и музыканты – скромные служители своего ремесла, схожие с монахами в смирении и терпении. Вы скажете, что чего-то не хватает? Мы часто считаем творческих людей высокомерными и самовлюбленными. Возможно, в обществе они так и ведут себя. Но только не по отношению к своему ремеслу. Никто не относится столь уважительно к чистому листу, как писатель; никто так не внимателен к аккордам, как музыкант-виртуоз. Творцы, наполняющие мир чем-то новым, настолько трудолюбивы, что способны отодвинуть на второй план свои личные нужды (порой весьма важные), чтобы уйти в сарай оттачивать навыки. Для них смирение неразрывно связано с успехом. В действительности часто именно бесспорная уверенность в себе дает им силы смиренно проходить те же шаги каждый день в течение всей жизни.

Мой отец, до того как сменил профессию и стал психологом, был успешным джазистом-кларнетистом и саксофонистом. Он играл джазовую музыку до самой смерти. У меня есть записи, где он играет со своим ансамблем и на выездных концертах в 1950-х и 1960-х годах. Прискорбно, что нет записей, где он практикуется. А это именно то, что я помню лучше любых выступлений: как он снова и снова проигрывает одни и те же пассажи, наполняя дом стремительными арпеджио. Его занятия – это звуки моего детства. Это сущность моего отца, его самая геройская черта: бесконечное оттачивание.

Я бы не сказал, что его пугала похвала или он избегал внимания. Совсем не так. Но практиковался он самозабвенно.

У нас в кабинете был собственный Дедал, хотя у меня ушли десятилетия на то, чтобы опалить свои крылья путем позерства и понять, что он хотел мне показать своими ежедневными занятиями.

Большинству из нас не хватает честолюбия творческих натур и толики таланта, чтобы хотя бы себе обосновать необходимость непрерывной практики. А еще самолюбия, чтобы смириться и идти мелкими шажками. Именно поэтому мы относимся к такой идее с беспокойством и хотим достичь цели как можно скорее. Особенно это верно, если мы подверглись ударам разочарования. Маленькие шаги напоминают, что вы не достигли своей цели, – это соль на ране, нанесенной бесплодными надеждами. Если вы боитесь разочарований, вы почувствуете их горький вкус. Постепенное движение требует отказаться от приятного чувства, что вы уже дошли до финиша, и смириться с обидным ощущением, что вы не в той точке, где хотели бы быть, не чувствуя себя униженно. Это своеобразный тест на способность к самореализации.

Я перехожу к проблеме, которую уже несколько раз затрагивал на страницах этой книги: каждый маленький шаг содержит искру, способную вас вдохновить. Левин отмечает, что каждый небольшой шаг дает вам мужество сделать еще один небольшой шаг. Именно поэтому, если боязнь надежды мешает вам двигаться маленькими шагами (каждый шаг напоминает, как далеко еще идти и что чем выше вы взберетесь, тем больнее падать), вы лишаетесь очень важного источника мотивации.

Горькое, но необходимое лекарство: маленькие шажки