Как мы меняемся (и десять причин, почему это так сложно)

В те времена я и двое моих друзей жили в центре Лос-Анджелеса. Мы были второсортными участниками набирающего популярность художественного проекта. Мы с друзьями часто проводили время в работавшем всю ночь напролет русском кафе «Горький», переполненном художниками, деятелями искусства и зеваками. Мы наловчились отличать позеров от настоящих живописцев. Последние отличались едва уловимым стилем, основанным на естественном чувстве оттенков и рисунка. Первых объединял один определенный признак: брызги краски на брюках или обуви. «Заскочил поесть каши – и снова за работу!» – возвещали их испачканные джинсы. Таких притворщиков мы называли «творцами на штанах».

Конечно, наша маленькая группа двадцатилетних с небольшим юнцов, сгорбившихся за столом (Джефф, будущий библиотекарь, Майк, будущий юрист, и я, будущий социолог), тоже разыгрывала свое представление друг перед другом. Воображая себя взрослыми, мы незаслуженно надевали маски язвительных старожилов мира искусства, глядя на позеров свысока. Замечательная пьеса: болтуны, напустившие на себя роль приближенных и с презрением поглядывающие на притворщиков.

Предполагаю, что большинство «творцов на штанах» пошли той же дорогой, что я и мои друзья, тогда как скромно одетые художники преуспели в своем ремесле.

Говоря за себя, могу сказать, что мое позерство было попыткой избежать чувства стыда из-за того, что двигаюсь в никуда (это вариация меня и друзей-наркоманов в школьные годы). Мое скромное творчество в мастерской выглядело как оскорбление моему претенциозному чувству собственного достоинства: я уже видел себя состоявшимся живописцем, сидящим в кафе, хлебающим борщ, попивающим чай и насмехающимся над «творцами на штанах». Проблема была не в естественном напряжении между существующим и желаемым, которое, как писал Левин, так важно для нашей мотивации, а в несоответствии реальности той цели, которой, как прикидывался, я уже достиг.

Я нуждался в ощущении, что задача моя выполнена, чтобы приглушить пугающее чувство стыда, что это не так.

Проблема такого мышления в следующем: боясь разрушить впечатление о себе как о мастере, я не мог сосредоточиться на текущей работе, что требовалось для достижения цели. Мне было стыдно оттачивать свои навыки, изучать элементарные вещи, начинать с клетки «Старт», поскольку это не соответствовало герою в написанном мной же сценарии.

Я видел два варианта развития событий, и оба рискованных и несостоятельных: чувствовать угрызения совести за то, что не соответствую своему идеалу, или напыщенно изображать, будто уже достиг цели. Эту борьбу стыда и притворства психоаналитики называют «нарциссической защитой».

Совсем не обязательно быть самовлюбленным человеком, чтобы использовать такую тактику: большинство из нас периодически к ней прибегает. Нарциссическая защита защищает вашу гордость, представляя вас как уникальную личность. Это ненадежная стратегия, часто основанная на предположениях, не соответствующих действительности. И когда это становится явным, чувство стыда лишь обостряется.

Вспомните Питера, морского биолога, о котором я рассказывал в начале этой главы. Он проходил именно такой цикл, падая с незаслуженных высот самолюбия в пучину стыда. Питер хотел постоянно гордиться, как в те времена, когда его считали вундеркиндом. Именно поэтому, сравнивая себя с остальными на курсах повышения квалификации, молодой человек решил, что он состоявшийся морской биолог. Ударом по самолюбию стало предложение начальника сосредоточиться на поступлении в колледж и процессе заполнения документов. Иными словами, Питеру казалось, будто он уже достиг своей цели: это был наркоз, заглушающий боль от осознания, что до финиша еще далеко. И когда действие анестезии прошло, молодой человек почувствовал себя хуже, чем если бы не предпринимал никаких действий.

«У меня такое странное чувство, будто я мошенник». На мой взгляд, комментарий Питера описывает взаимосвязь между стыдом и падением с вершин незаслуженной гордости. Это хрупкое чувство самодовольства мы называем гипертрофированным самолюбием.