Как молоды мы были

Черный парус над Волгою реет.
Время новых монет и идей.
Первым делом – убрать поскорее
с глаз долой стариков и детей.

Повернувши на запад антенны,
скажут: времечко ваше ушло…
Мы – индейцы. Мы – аборигены.
Нам осталось всего ничего.

Дело близится к скорой развязке.
Стала жизнь веселее и злей.
Знаменитые русские сказки
съел заморский злодей Бармалей.

Честность стала монетой разменной.
Смерть добра. Кошелька торжество.
Мы – индейцы. Мы – аборигены.
Нам осталось всего ничего.

Запустенье славянского брега.
Вся Европа – разверзнутый ад.
Под разбойную музыку века
православные церкви бомбят.

Снова шляется горькое горе.
На разбитых дорогах – разбой.
И томятся холодные зори
над покинутой нами землей.

Дорогая страна расставанья!
Мой навеки покинутый дом…
Запоздалая нежность прощанья
подступает к гортани комком.

Русь навеки уходит со сцены.
Люди схожи с опавшей листвой.
Мы – индейцы. Мы – аборигены.
Нас осталось всего ничего.

Мы уже не взойдем из-под снега.
Я – никто. Я – ничто. Я ничей.
Не схватиться за поручни века
проходимцев, убийц, палачей.

Смутной жутью отравлены гены.
Божье предали мы Рождество.
Мы – индейцы. Мы – аборигены.
Нам осталось всего ничего.

Подаянье

Нету средств к существованью.
Не в цене сегодня труд.
Слесарь просит подаянья.
Безработным подают…

Урезается питанье.
У сирот во всю крадут.
Дети просят подаянья —
их жалеют, подают…

Пенсионная удавка.
А старик еще не плох.
Ладно… Выпишем прибавку.
Жри, проклятый, чтоб ты сдох!

В Академии разруха.
Красть ученый не горазд.
Просит милости наука.
Кто поможет? Кто подаст?

Рынок – божье наказанье.
Ум – за разум. В сердце – лед.
Совесть просит подаянья.
Ей никто не подает.

Оккупация

И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

А. Ахматова

Мы с самого детства живем
под гнетом, под страхом, под выстрелом.
…В ту пору наш дом, наш район
и мы оказались под Гитлером.
И буйствовал чертополох.
И в селах, пьянея от ярости,
орали: «Цурюк! Хенде хох!»
продажные русские старосты.
Повсюду немецкая речь
хозяйничала в оккупации.
И все ж мы сумели сберечь
Отчизну, и песню, и нацию.

Но недруги стали хитрей.
Суют нам подачки грошовые…
Расплывшись в улыбке «о’кей!»
твердят наши старосты новые.
Какой бесподобный маневр:
включите российские станции, —
и речь на английский манер,
и музыка – американская.

Задействован тайный запрет,
страшнее указа кремлевского…
В эфире Фатьянова нет.
Не слышно давно Исаковского.
Гнетет нас всемирная ложь.
Меняется ориентация.
Транзистор включишь
         и поймешь,
что снова живешь в оккупации.

«Вот и влезла в управу кухарка…»