Как мимолетное виденье

Он смотрел на нее улыбаясь. Ему было приятно и смотреть на нее, и улыбаться ей. И было ему немножко неловко от этой неожиданной прогулки, непривычно неловко. Она же, видимо, не чувствовала никакой неловкости и болтала без умолку. Они дважды прошли мимо ее дома. Он оглядел дом и подумал: в самом деле коробка, и сказал неожиданно для самого себя:

— Пройдемтесь по набережной немного.

Она кивнула головой, и они повернули на набережную. Прошли мимо каменных сфинксов у спуска к Неве, потом вернулись. И тут случилось одно из самых обыденных чудес — время вдруг остановилось. Но когда они взглянули на свои ручные часы — оказалось, что время стояло, а часы все-таки шли и было уже без пяти час.

— Вот так раз, — удивилась она. — Ну и попадет же вам от жены.

Он отозвался смущенно:

— Попадет.

Ей, видимо, понравилось и его смущение, и этот ответ. Приятно было, что этот положительный дядя в летах смущается, что он не врет и не говорит пошлых глупостей. Вообще ей все вдруг понравилось в нем — и крупные черты лица с высоким костистым лбом, и несколько рассеянный взгляд, и даже легкая сутулость. Он не пытался выпячивать грудь или молодецки распрямляться, чтобы казаться стройней. Он был сутул и не хотел казаться несутулым. Она видела это полное отсутствие назойливого мужского кокетства, сразу оценила и тотчас выложила ему все, что думала по этому поводу, закончив горячим восклицанием:

— Это очень, очень хорошо, что вы такой.

Он иронически поклонился:

— Благодарю. Весьма польщен.

Она нахмурилась:

— Ну, вот вы сейчас все испортите.

Казалось, она сейчас рассердится, но вместо того вдруг засмеялась. До сих пор ни наукой, ни практикой не установлено, отчего женщины смеются. Зато совершенно точно установлено, что их смех имеет тысячу один оттенок и тысячу один смысл. Смех Тани имел, очевидно, тысячу второй оттенок и тысячу второй смысл, неразгаданный, как и все предыдущие. Что касается Ивана Алексеевича, то он и не пытался углубляться в эти джунгли неразгаданного. Вместо того он скорбно вздохнул и сказал с нескрываемым сожалением:

— Уже поздно. Давайте прощаться, Танюша.

Она перестала смеяться, и лицо ее стало грустным. Перемена сделалась сразу и без всяких переходов, как часто бывает у людей прямодушных и непосредственных и как редко случается у женщин.

Она протянула ему руку и сказала:

— Как быстро время пролетело, просто удивительно.

Он кивнул головой и взял ее руку в свою.

— Да.

— Мне жаль, что надо уходить.

— Мне тоже.

— Неправда.

Он усмехнулся, потом согнал усмешку с лица и сказал негромко:

— Правда.

Он взглянул ей в лицо. Оно снова поразило его своей красотой. У него даже защемило сердце, словно от предчувствия каких-то бед и испытаний, грозящих этой красивой девушке. Он наморщил лоб, точно решая трудную задачу, и, выпустив ее руку из своей, сказал:

— Ну, вот и все.

Они помолчали, стоя очень близко один возле другого.

— Нет, — сказала она совсем тихо. — Я не хочу.

Он молчал. Она кивнула головой, прощаясь, но не двинулась с места, только зябко повела плечами.

— Свежо, вы простудитесь, — сказал он озабоченно. — Вам надо домой.

Она ничего не ответила. Он сказал неуверенно:

— Если вы разрешите завтра…

Он приостановился. Она сказала поспешно:

— Да-да.

Потом нахмурилась и заглянула ему в глаза:

— Это нехорошо, что я так скоро соглашаюсь? Да?

— Ну почему же. Напротив, Танечка.

— Нет, я знаю. Мама обязательно сказала бы, что это неприлично. Но я думаю, это чепуха. Верно? Завтра. Вот хоть у этих сфинксов.

Она посмотрела на Неву, смутно серебрящуюся в довольно светлой, но непрозрачной ночи. Он тоже поглядел на реку. Потом, точно кидаясь в эту смутную металлическую воду, сказал:

— Хорошо. Пусть будет завтра.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Он вернулся домой в половине второго. Поднимаясь по лестнице, он подумал, что жена, пожалуй, не спит, беспокоится его отсутствием, и все это нехорошо. За весь вечер он впервые подумал о жене, и ему неловко стало, что он только сейчас, поднимаясь домой, о ней вспомнил. Он поморщился и хмуро подступил к двери своей квартиры.

Войдя в переднюю, он тотчас заметил, что в спальне горит свет. Стараясь не шуметь, Иван Алексеевич быстро сбросил пальто, привычным, почти автоматическим движением правой руки опустил шляпу на подзеркальник и, приоткрыв дверь спальни, осторожно заглянул в нее.

Рина Афанасьевна лежала в кровати, держа в руке открытую книгу. Услыша скрип приоткрывшейся двери, она сказала, не отрывая глаз от книги:

— Чайник на плите. Сними и пей чай. И не забудь газ выключить.

Иван Алексеевич кивнул головой и гмыкнул, как это всегда делал в ответ на женины начальственные распоряжения. Потом он отправился на кухню за чайником и принес его в столовую. По дороге он заглянул за ширму к сыну. Алешка спал, сладко посапывая во сне.