Как любить ребенка (часть 1)

Заходится, захлебывается, приходится приводить его в себя, иной раз с трудом возвращается к жизни. Я знаю: это болезнь, мы лечим ее фосфором, безмолочной диетой. Но эта болезнь не мешает младенцу вырасти во взрослого человека, наделенного сильной волей, сокрушительным упорством и гениальным умом. Наполеон в младенчестве, бывало, заходился криком.

Современное воспитание требует, чтобы ребенок был удобен. Шаг за шагом оно ведет к тому, чтобы его нейтрализовать, задавить, уничтожить все, что есть воля и свобода ребенка, закалка его духа, сила его требований и стремлений.

«Послушный, воспитанный, добрый, удобный…»

И мысли нет о том, что вырастет безвольным и не приспособленным к жизни.

11

Крик ребенка — неприятная неожиданность, с которой сталкивается молодая мать.

Она знала, конечно, что дети плачут, но, думая о своем ребенке, не принимала это в расчет: ждала от него одних только очаровательных улыбок.

Она будет прислушиваться к его желаниям, она будет воспитывать его разумно, современно, под руководством опытного врача.

Ее ребенок не должен плакать.

Но однажды ночью… Она еще не пришла в себя, еще живо в ней эхо тех страшных часов, которые тянулись веками. Только-только вкусила она сладость беззаботной праздности, наслаждения отдыхом после исполненной работы, после отчаянного усилия, первого в ее утонченно-рафинированной жизни. Только-только пробудилась в ней иллюзия, что все миновало, потому что тот — другое ее я — уже живет сам. Погруженная в безмолвные воспоминания, она способна лишь задавать природе полные таинственного шепота вопросы, не требуя ответа на них.

Как вдруг…

Деспотичный крик ребенка, который чего-то требует, на что-то жалуется, домогается помощи, — а она не понимает.

Вслушайся!

— А если я не могу, не хочу, не знаю?

Этот первый крик при свете ночника — объявление борьбы двух жизней: одна — зрелая, уставшая от уступок, поражений, жертв, защищается; другая — новая, молодая, завоевывает свои права.

Сегодня ты еще не винишь его: он не понимает, он страдает. Но знай, на циферблате времени есть час, когда ты скажешь: и мне больно, и я страдаю.

12

Бывают дети, которые плачут мало, что ж, тем лучше. Но есть и такие, у которых от крика набухают жилы на лбу, выпячивается темечко, краснота заливает лицо и голову, синеют губы, дрожит беззубая челюсть, живот надувается, кулачки лихорадочно сжимаются, ноги бьют по воздуху. Вдруг, обессиленный, умолкает с выражением совершенной покорности, «с упреком» глядит на мать, смыкает очи, моля о сне, и, несколько раз вздохнув, снова бросается в подобную или еще более сильную атаку плача.

Могут ли выдержать это крошечные легкие, малюсенькое сердце, едва сформировавшийся мозг?

На помощь врача!

Проходят столетия, прежде чем тот появляется, с пренебрежительной улыбкой выслушивает ее страхи, такой чужой, недоступный, профессионал, для которого ее ребенок — один из тысячи. Он пришел, чтобы через минуту уйти к другим страданиям, выслушивать другие жалобы, пришел теперь, когда день и все кажется веселее: потому что солнце, потому что по улице ходят люди, пришел, когда ребенок, как назло, уснул, окончательно вымотанный многочасовой бессонницей, когда не заметны следы бесконечной страшной ночи.

Мать слушает врача, иногда слушает невнимательно. Ее мечта о враче — друге, наставнике, проводнике в тяжком путешествии рушится.

Она вручает ему гонорар и вновь остается один на один с горьким ощущением, что врач — равнодушный, посторонний человек, который не поймет ее. Да он и сам к тому же ни в чем не уверен, ничего определенного не сказал.

13

Если бы молодая мать знала, какое значение имеют эти первые дни и недели не столько для здоровья ребенка сегодня, сколько для будущности обоих.

И как легко их испортить!

Вместо того чтобы, поняв это, примириться с мыслью, что она может рассчитывать только на себя и ни на кого больше, что так же, как для врача, ее ребенок представляет интерес только как источник дохода или средство удовлетворения тщеславия, так же и для мира он ничто, что дорог он только ей одной…

Вместо того чтобы примириться с современным состоянием науки, которая исследует, стремится понять, изучает и двигается вперед, оказывает помощь, но не дает гарантий…

Вместо того чтобы мужественно констатировать: воспитание ребенка — не приятная забава, а работа, в которую нужно вложить усилия бессонных ночей, капитал тяжелых переживаний и множество размышлений…

Вместо того чтобы перетопить все это в горниле чувства на трезвое понимание, без ребяческого захлеба и самолюбивых обид, — она способна перевести ребенка вместе с кормилицей в самую дальнюю комнату (она, видите ли, не в силах смотреть «на страдания малютки», «не в силах слушать» его болезненный крик).

Она будет вновь и вновь вызывать врача, не обогатившись хотя бы крупицей собственного опыта, — уничтоженная, ошеломленная, отупевшая.

Как наивна радость матери, что она понимает первую невнятную речь ребенка, угадывает его сокращенные, невыговариваемые слова.

Только сейчас?..

Только это?..

Не больше?..