Как лечиться правильно. Книга-перезагрузка

Но я уверен, что все не так просто. Да, вероятно, микробиом может влиять на наши эмоции и поведение, но, мне кажется, тут что-то другое! Помните, я начал с того, что часто кошка рисуется компаньоном ведьмы? Я не сомневаюсь, что кошка видит кого-то или что-то нематериальное (но, тем не менее, существующее — духов или домовых, называйте как хотите!). Вы никогда не видели, как безмятежно спящая кошка вдруг встрепенется, вскочит и внимательными чужими глазами начинает всматриваться вам за спину? И, как ни убеждай ее, что там никого нет, как ни отвлекай, кошка продолжит внимательно смотреть, провожая это «некто» или «нечто» глазами…

Мы с детства впитали теорию Павлова про условные рефлексы. Что все поведение животных определяется цепочкой условных рефлексов и ничем более. Ага, как бы не так, даже в школе никогда этому не верил! Вот самый сильный у животных импульс — голод. И, казалось бы, связанные с ним условные рефлексы — самые сильные. Но посмотрите, как это пушистое существо стоит голодное у миски с едой и — не ест! Конечно, миска грязная, какие-то засохшие кусочки, неаппетитно все это! Надо помыть — и кошка сразу набросится на еду. Хотя моя, например, идёт за мной, зовёт за собой и ест только в моем присутствии! Зажрались, говорите? Конечно, когда вопрос жизни и смерти, не до таких сантиментов. Но вы кормили когда-нибудь уличных котов? Голодные уличные коты никогда не дерутся между собой из-за еды! Счастливцы, которым достался кусок, едят, а те, кому не достался, напряжённо ждут своей очереди. Лишь изредка раздаётся предупреждающее низкое урчание особенно нетерпеливых.

А как объяснить просто невероятную для живого существа пластику?! Иногда кажется, что кошка — просто жидкость, переливающаяся из полости в полость и непринужденно принимающая их форму. А когда она устраивается у вас на коленях или ложится на кровать рядом, вытянувшись вдоль вашего тела и прижавшись, ощущения тепла и покоя просто невероятны! И еще — какой-то энергии: такое впечатление, что вы положили руку на двигатель, работающий по еще не известному принципу!

* * *

Я с детства жил под рефреном: «Ты — полный тезка своего знаменитого дедушки! Ты должен соответствовать такому имени!»

А я тогда не хотел никому соответствовать, хотел просто кататься на велосипеде, ловить рыбу и собирать грибы! И дед был для меня не гений-академик, а просто мой любимый, огромный дед, добродушный и всегда улыбающийся! И хотел я сравниться с ним не в интеллекте (я тогда толком и не понимал величия моего деда), а в умении собирать грибы!

Дед делал это фантастически! Его природный артистизм сказывался и здесь! Он уходил в самый безнадежный лес, никогда с корзиной (свободный художник, а не заготовитель!), каким-то особым чутьем находил места и возвращался с охапкой отборных боровиков! Никогда я не видел его таким счастливым, даже после окончания очередной блестящей книги!

Писал он их своим бисерным почерком на даче, на втором этаже, сидя в вольтеровском кресле. У него была строгая норма: 10 страниц в день (как я хорошо теперь понимаю, насколько это непросто!). Я же, мелкий недоумок, тихонько поднимался по лестнице и обстреливал его зеленой бузиной, как южноамериканский индеец, выдувая ее из срезанного полого стебля какого-то папоротниковидного растения.

С классической литературой я познакомился задолго до того, как научился читать. Перед сном дед обязательно ложился ко мне и долго (бабушка периодически кричала: «Алик, уже оставь ребенка в покое!») рассказывал увлекательные истории! Позже, раскрыв книги, я узнавал и Робинзона Крузо, и Гулливера, и капитана Блада… А как-то, пойдя за грибами, мы несколько часов просидели на полянке: дед мне рассказывал истории Нового Завета, где Христос предстал передо мной совершенно живым человеком! (Дед умер за год до публикации бессмертного «Мастера и Маргариты» с ее пронзительным описанием последнего дня Христа.)

С ним я вообще не чувствовал нашу разницу в возрасте, недаром бабушка всегда говорила ему, что он большой ребёнок! Однажды дед, вероятно, рассорился со всеми, и мы уехали встречать Новый год на дачу вдвоем! Это было удивительно. Я к тому времени воспринимал этот замечательный праздник, как многолюдное веселье, а тут только он и я — 60 лет и 9! Мы сидели около елки и долго, заполночь, увлеченно о чем-то разговаривали! Сейчас думаю: каким надо было обладать интеллектом, какой широтой души и тонкостью восприятия, чтобы, не притворяясь (ребенка не обманешь!), проговорить новогоднюю ночь с внуком!

А картины! Как он их любил и знал! Все стены его большой квартиры на Новослободской с 4,5-метровыми потолками были увешаны живописью. Периодически приходили какие-то люди, и он со специальной лампой в руках водил их по комнатам, показывая свою коллекцию — одну из лучших в Москве в те годы. Принося новинки, он с гордостью показывал их всем домашним и всерьёз огорчался, когда мы их иногда критиковали!