Как карта ляжет. От полюса холода до горячих точек

Правда, вначале на родине агента встретили со всеми возможными почестями. Дали хорошую пенсию. Познакомили с женщиной по имени Лена, которая должна была скрасить его одиночество. Отправили в длинную поездку по стране – с лекциями о происках ЦРУ. Организовали большую пресс-конференцию, во время которой он зачитал текст официального заявления, обличающего происки западных спецслужб. Все было хорошо. Одно было плохо – он вернулся в страну, которая на его глазах распадалась. И очень скоро до героя (каким он себя считал) никому не стало дела. Перестройка, новое мышление, дружба с Западом и все прочее.

Олег запил. Я приходил к полудню – обычно к этому времени он уже выпивал бутылку водки. Сидел за журнальным столиком и опрокидывал рюмку за рюмкой. Без всякой закуски.

Растрепанная буйная борода. Хорошие западные шмотки. А в глазах – тоска.

Мне кажется, он с ужасом ощущал себя человеком, которого окружало, опутывало, убивало тотальное предательство. Сначала он сам предал свою страну, спрыгнув ночью с борта крейсера, стоявшего у берегов Ливии. Затем он предал своих коллег по радиостанции, согласившись сотрудничать с КГБ. Он предал жену и дочь, бросив их в Мюнхене. Теперь предавали его самого, потому что перестройка зашла очень далеко, и «Свобода» уже официально работала в Москве и даже была в большом почете у ельцинских ребят. Все шло прахом.

И что еще ему оставалось?

Он застрял между двумя мирами.

Я приходил. Выливал в раковину остатки водки, кричал на него, заставлял работать. Иногда кричал довольно грубо. Олег бурчал в свою бороду, не обижался особо, начинал рассказывать. Я записывал.

Так с трудом, с муками родилась наша книга. Она потом вышла в Германии и США. В России не вышла – время тогда началось такое, что никому не было дела до шпиона Туманова.

Вскоре его не стало. Сгорел. Или, правильнее сказать, сжег себя.

* * *

Но эта шпионская сага будет неполной, если не рассказать о том, как и меня однажды пытались запрячь в агенты. Причем было это в самый разгар перестройки, когда я занимал номенклатурную должность главного редактора еженедельника «Собеседник», а по существовавшим тогда правилам номенклатуру вербовать не разрешалось.

Мне позвонил Володя Б., сотрудник 5-го идеологического управления КГБ, с которым я познакомился, когда работал корреспондентом «Комсомолки» в Афганистане. Этот Володя тоже был командирован от своей конторы в Кабул и курировал там афганскую молодежную организацию, местный комсомол. На каких-то днях рождения там и пересекались – два или три раза. С тех пор прошло шесть лет, и вот он позвонил. Сказал, что по-прежнему присматривает в «пятерке» за молодежными организациями, что часто вспоминает Афганистан, что хотел бы со мной встретиться. Прозвучало это вполне безобидно, типа: ну, давай, как в старые добрые времена, сойдемся, выпьем, вспомним былое.

А почему бы и нет?

– Тогд а приходи сегодня вечером в гостиницу «Москва», – обрадованно сказал Володя Б., назвал номер комнаты и повесил трубку.

В назначенный час я пришел в гостиницу. Без труда нашел нужный номер, постучал. Он открыл тотчас же, словно ждал меня на пороге.

– Старик, как я рад.

Это был двухкомнатный люкс, причем, войдя, я не обнаружил в гостиной никаких следов возможного гостеприимства, на столе не было ни выпивки, ни закуски. Ну ладно, думаю, может, это у них тут «кукушка», то есть место для тайных встреч, а дальше мы в ресторан пойдем.

Однако Володя Б. предложил мне сесть и завел очень странный разговор. Начал он с того, что время сейчас сложное, перестроечное, все в стране пришло в движение, вот и в молодежной среде непросто, раньше был один комсомол, а теперь появились неформальные организации, всякие рок-клубы, и чем они там занимаются – этого никто толком не знает.

Я слушал.

– И вот, старик, – проникновенно продолжал Володя Б., – начальство от нас требует информации, а мы, как слепые котята, ничего не понимаем и не знаем.

Я молчал, соображая, куда же дальше он вырулит.

– А ты, старик, работаешь в самой гуще. Твой еженедельник у них нарасхват. Ты небось руку на пульсе держишь. Любера всякие, рокеры, металлисты… – Он поморщился брезгливо. – Мы должны знать, чем они дышат.

– Ближе к делу, – подбодрил я его. – А то время уже семь вечера, а мы еще ни в одном глазу.

– Есть такое мнение, – перешел он на доверительный тон, – что ты мог бы информировать нас по этой проблематике.

Вот оно что! Я с трудом сдержался от того, чтобы не послать его на три буквы. Но избрал другой путь. Ведь если это «кукушка», то она наверняка оборудована микрофонами, каждый наш чих пишется сейчас на пленку.

– Слушай, кончай ты мне голову морочить! – воскликнул я с видом полного идиота. – Какие любера и рокеры? Ты меня, что ли, разыгрываешь? Мы для чего собрались? Чтобы, как в старые добрые времена, выпить и покуролесить, так? Помнишь Кабул? – Тут я перешел к импровизации. – Помнишь, как там зажигали с девочками из ансамбля Моисеева?

У Володи Б. вытянулось лицо. Никогда в Кабуле мы с девочками с ним не тусовались. Но я решил его добить: