Сыр затвердел и заплесневел снаружи, но в целом был ничего, и его было много. Кекс с цукатами прекрасно сохранился в жестяной коробке, а яблочный сок слегка запенился, но его можно было пить; также ничего не случилось с абрикосами и огромным толстым куском шоколада, завернутого в коричневую бумагу. Единственное, что мне пришлось выбросить, так это заплесневелую ветчину, которая пахла так же ужасно, как и ферма. Один лишь запах вызвал во мне рвотный рефлекс.
Ясные октябрьские ночи превращались в ясные октябрьские дни, и хотя в сарае было холодно, к утру снаружи становилось тепло, и Пайпер сказала, что это из-за того, что земля все еще сохраняло летнее тепло. Поэтому мы расстелили наши покрывала у южной стены сарая и сидели, прижавшись к теплой каменной стене, как старухи, попивая забродивший яблочный сок, разбавленный с дождевой водой, чтобы на дольше хватило, отламывая маленькие кусочки от сыра и пытаясь есть медленно, чтобы нас не вырвало от настоящей еды. На вкус она была слишком насыщенной, поэтому нас начинало тошнить, и мы просто сидели, не шевелясь, пытаясь восстановить наши тела и мозги медленными глотками еды и воды, окружив себя миром, бездельем и знакомой обстановкой.
Просидев так несколько дней, мы легли спать и решили, что на следующий день вернемся к дому и посмотрим, что сможем найти там. Полагаю, это означало, что мы снова превращались в некое подобие людей.
Посреди ночи я проснулась и услышала, как что-то шуршит под нами в сарае. Сперва, я подумала:
Мы побежали к нему. Он сильно истощал, а его мех был грязным и тусклым, но, несмотря на все это, казалось, что с ним все в порядке, и он счастлив, видеть нас. Он просто лежал там, на спине в совершенно неприличной позе, извиваясь от удовольствия, когда мы гладили, обнимали и целовали его, говоря, как сильно его любим.
Затем я оставила Пайпер с ним и принесла кусок сыра и один из кексов. Я скормила их ему, отламывая маленькие кусочки, но, казалось, это не имеет значения, он с жадностью проглотил все, даже не пережевывая.
От того, чтобы отдать ему всю еду, меня остановило лишь незнание, сколько еще нам придется жить на этих мизерных запасах. Он казался таким голодным.
Мы были слишком возбужденны, чтобы лечь и уснуть. К тому же никто из нас не хотел выпускать Джета из поля зрения, поэтому мы затащили его в сарай. Он не особо рад был оказаться там, но, в конце концов, мы втроем устроились на сене. Джет лежал практически вплотную к Пайпер, в то время как Пайпер обняла его переднюю лапу для надежности, а я положила свою руку на руку Пайпер, на всякий случай. Так мы и спали.
Поход к дому потребовал много сил, физических и эмоциональных, которых у нас практически не осталось. Ничего не говоря, я приготовилась к худшему. Однако то, что мы обнаружили, было не таким уж и плохим. В доме было грязно и создавалось ощущение, что вас снова пнули, когда вы уже и так лежали на земле.
Свет и телефон все еще не работали. Не было ни сообщений, ни записок, ничего, чтобы помогло нам понять, где находятся Эдмунд и Айзек. Но с другой стороны, окна не были разбиты и стены не были заляпаны кишками. Большая часть мебели была выброшена в сарай, а оставшаяся расставлена по углам или перевернута вверх тормашками. Повсюду валялась разбитая посуда, а та, что оставалась целой, была грязной и жирной. Туалет был засорен. Все ковры заляпаны грязью. Полагаю, наша одежда не тронута лишь потому, что была слишком маленькой и ни на кого не налезла бы.
Кухня выглядела еще хуже. Наверное, военным нравится проводить много времени на кухне. Большой стол был завален бумагой, а стены изрисованы картами. Там не было никакой еды, кроме той, которую я нашла в кладовке в первый день. Мы с Пайпер отправились проверять соседний сарай. Там не наблюдалось ни цыплят, ни овец, ни любых других животных. Мы так и не поняли, отпустили ли их на свободу, забрали или подали военным на обед.
В общем, спальни выглядели лучше. Мебель всего лишь была сдвинута на один конец комнаты, но в целом все было довольно-таки чисто. Перед тем, как открыть дверь моей маленькой комнаты, я задержала дыхание, но войдя внутрь, я была окружена теми же самыми чисто белыми стенами столетней давности. Все остальное было точно таким же, как в день моего отъезда, за исключением завядших тонких нарциссов в бутылке. Я подобрала покрывало с пола и, расправив его на кровати, посмотрела в окно на мир снаружи, и вспомнила, как приехала сюда с Эдмундом.
Я все еще слышала наши голоса, отражающиеся от стен.