Как я стал американцем - 2

У людей в разное время суток меняется не только точка зрения по разным вопросам, но и вообще изменяется само зрение… Конечно, это открытие не принадлежит мне, и совершено оно гораздо ранее хирургом Павловым, который в Винице ещё в прошлом веке кидался на собак с ножом (ставил опыты, одним словом). ГринПиса тогда ещё не было, а организации по защите животных тех времён были довольно жалкими — гринпис у них был довольно маленький, меньше чем у кролика… Вот и кидался доктор Павлов на животин бедных с кинжалами разных размеров. Так получилось, что сей широко известный образованной публике факт, я выяснил для себя опытным путем. И было это так: После того, как я имел честь уснуть на полит. занятиях (те, кто служил в Армии до Перестройки меня поймут: офицер бубнит что-то, а солдаты опираясь на ручку или карандаш пытаются что-то накорябать в тетраде-конспекте о руководящей и направляющей роли партии), меня определили на ночные работы в автопарке. (По уставу наряды на работу были не положены, тем более ночные — но это было лучше чем мыть гальюн или чистить плац зубной щёткой). С техникой я знаком с детства — не то, что те двое узбеков, которые работали в автопарке до меня — они умудрились покрасить бронемашину вместе с фарами, залить краской смотровые триплексы, но главное — бронемашина стала несколько больше в объёме из-за вылитых на неё 3-х вёдер краски. Что взять с узбеков? Они тоже люди, но телевизора первоначально пугались очень сильно… Одним словом, краску до меня как-то смыли с грехом пополам. Мне предстояло при дежурном освещении в ангаре только обезжирить корпус и покрасить бронемашину заново. Всего-то часов пять работы, а поспать можно и завтра ночью, если на картошку не пошлют (на что я очень надеялся, ибо чистить полуразложившуюся картошку позапрошлого урожая для всей учебки было форменным самоубийством). Красил я старательно, попасть на картошку не хотелось — это могло кончиться плохо (мало кто успевал начистить необходимое кол-во этого корнеплода, поэтому получал или несколько дней маршировки по плацу в качестве наказания, или попадал на гарнизонную губу военную тюрьму на 10 дней минимум). Когда стало светать, я уже мыл руки растворителем, затем направился в казарму — надо было хотябы 2 часа поспать… Разбудил нас резкий вой сирены — тревога! Все сыпались с трёхярусных коек в узкий проход и пытались быстрее одеться, затем галопом неслись в оружейную комнату за автоматами… Через пять минут наша группа из четырёх рот уже стояла на плацу, а со стороны автопарка доносился рёв техники — за нами шли бронемашины. Уже основательно рассвело: Офицеры зябко ёжились, поправляя портупею на жирных животах. Колона бронемашин приближалась: все стали смеяться — последней шла абсолютно розовая, как птица фламинго, бронемашина. Я ещё не понял что произошло, но где-то внизу живота почувствовал неладное… Дежурное освещение в ангаре было фиолетового цвета. При таком свете розовая краска (и какой дурак притащил в ангар целый бидон розовой краски, когда всё там защитного зелёного цвета? Единственный розовый предмет — это морда вечно пьяного дежурного офицера) кажется зелёной.

* * *