Читаем Как я преподавал в Америке полностью

Вот вчера пример. У Присциллы был обед в честь «тэньюра» (утверждения на постоянную работу) Сюзанны Фуссо, члена кафедры тут русской. Она пригласила меня за два дня. И этого в общем достаточно: люди знают срок и час и сами приезжают на своих машинах. Но у меня-то нет. И меня надо или захватить кому-то по пути, или сам я на велосипеде подъеду, но о том тоже мне надо сказать, что машины не будет, езжай сам. Непросто забыли, ибо особый случай. А я сидел и ждал звонка. Уже вечер идет, уже 7, поесть-выпить хочется. Поехал сам. А там уж середина обеда, все веселы, смеются, стоя группами беседуют, стол «а-ля фуршет». Я мрачно один наедаюсь — ну и слава Богу: все группами заняты, и вроде никто не смотрит, как я хаваю — семгу, белую рыбу, маслины и проч.

Но главная неловкость — одет-то я не на прием, а на велосипед: кеды, джинсы. Белая ворона и нелеп. А тут еще и президент университета Чейс — с бабочкой на шее, ласково приветствует, меня заметя. Раскаты хохота в кружке, где Чейс, Присцилла, Ира Апешковская. Но я туда не иду: боюсь не понимать юмора — самое трудное на чужом языке.

<p>Американец не растекается мыслию по древу</p>

Но вообще заметил, что «мэйк фан» = делать смешное, забавное — вот о чем забоятся американцы в разговорах и даже в лекциях. Вот на днях была лекция англичанина Джерри в Рассел-хаусе о постмодернизме. И главное, о чем заботился лектор, — сострить, чтоб посмеялись. Не о глубине мысли и инте- ресности, а вот чтоб приятно было людям слушать, понять без усилий, легко, посмеяться, себя при этом чуя превосходно — как американцев. Ибо априорно в них уже некоторое высокомерие к Старому Свету, к старью Европы и Азии и России, с их вечно «серьезными проблемами» в жизни и духе и в философии, что и яйца выеденного не стоят — на их взгляд (легкий, плебейский, все упрощающий…). Где так все просто — там что-то выдумывают, турусы на колесах! Особенно в России: берите землю и все в частные руки, переходите к рыночной экономике — и все будет о-кей!.. И почему-то не могут, какие-то затруднения находят — эти нелепые русские!..

…Итак, обиженный сидишь. Полежал сейчас с яйцом крутым на глазу.

И еще что понял в американцах: короткими четкими отрезками действуют — и в делах, и в разговорах. Сказал то, что нужно именно сейчас и для ЭТОГО дела — и кончил разговор. А русский подступает обиняками к главному зерну, а если с него начнет, то продолжит: «ну как вообще?.. У тебя. И что слышно?..» — и тянется нескончаемый разговор обо всем, о целом. Разговор-континуум. А у тех — дискретность. Ты только разговоришься, а те молчат, им уже не нужно длить беседу. Как вон Питер Рэддауэй тебя обсекал: сам тебе позвонил, по делу поговорил твоему же, ты оттаял и начал про «вообще…», а ему это странно, не нужно, а нужно уходить…

Таков и Американский Логос — не размазня, а корпускуля- рен-дискретен: четко знает, какую часть дела сейчас надо сделать — и делает. Так же — и что понять. Так что представляю, как непривычны мои занятия и лекции студентам. Но ходят: чуют интересное…

Так же и ученые: прицельно-профессионально нацеливаются на частицу культуры и ее досконально изучают — в отрыве от Целого. И — не понимают в итоге, ибо текст вне контекста берут. То же и «советологи» и специалисты по русской истории и литературе. Возьмут какую-нибудь носящуюся в воздухе, модную ныне европейскую или американскую схему культуры, понимания — и прилагают к этому отрезку, ими знаемому, — и плетут исследования, с доскональными описаниями часто, а все мимо понимания, не о том… Живца не хватают, ядра…

Кстати, то-то им из русских писателей более всего ко двору и понятен пришелся — Чехов, с его рыночным жанром коротких рассказов. Где им читать полотна-фрески Толстого и Достоевского? Нет времени.

Но зато какая производительность труда — в тех областях, где они гении: в изобретательстве, производстве! Как мне говорил муж Присциллы Билл-физик: сделать автомобиль — на это ныне уходит 5 человеко-дней. Вот себестоимость! Так усовершенствовали-упростили производство! А кормят страну всего 3 процента населения — сидящие на земле «крестьяне»-ферме- ры. Да и миру всему, и нам продают излишки… А у нас — голод. И на «трудодень» 200 грамм ржицы получал крестьянин в сталинские годы. Тут же — за 5 трудодней — автомобиль, что продается за 10–15 тыс. долларов, ну — за 6–8. Дешево купить, раз заработки большие…

Что значит — страна не знала войн и революций = разрушений! А только накопляла добро, аккумулировала труд и ценности предыдущих поколений и структур. А в России, что накопила дворянская цивилизация — сметено советской, и снова-здорова… А ныне, что накоплено советской цивилизацией, сметается вместе со структурами — и снова-здорова начинать, на пустом месте, заботясь о «расчистке»…

<p>«Противоположное общее место»</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии