Как я ловил диких зверей

Случается, что туземцы заставляют дрессированных обезьян собирать плоды дюриана так же, как в других местностях кокосовые орехи. Когда я в первый раз увидел обезьяну за этим делом, то был очень удивлен. Что обезьяну, которую хозяин держит на длинной веревке, можно заставить взобраться на известное дерево, это совершенно естественно, но как заставить ее выбрать именно желаемый плод? Это мне казалось трудным. Однако обезьяна легко положила лапку на первый колючий плод, который она могла достать, и боязливо взглянула вниз. Но это был не тот плод, который хотел ее хозяин. Он резко дернул за веревку и закричал: «Тидак, тидак!» (Нет, нет).

Обезьяна тронула другой, потом еще один…

Наконец она попала правильно, и ее хозяин крикнул: «Иа!» (Да).

Отлично, но плод-то оставался еще на дереве!

Осторожно, чтобы ее не поранили колючки, обезьяна крутила плод в одну сторону; время от времени она принуждена была останавливаться, чтобы быстрым движением лапок отогнать мошкару от глаз и носа.

Когда стебель ослаб, она перекусила его зубами. Плод упал вниз. Надо было видеть мордочку обезьяны в это время — в ней было все: и страх, и нетерпение, и, наконец, радость, когда хозяин закричал ей слова одобрения.

Мы покинули селение, куда дюриан принес смерть, и продолжали наш путь к Горе Духов. Со мной были старейшина, десятеро его людей, три моих лодочника и китайский бой. Нам пришлось прокладывать себе дорогу сквозь девственную чащу джунглей. Каждый человек нес тридцать фунтов рису и сушеной рыбы.

Пройдя около трех часов, мы вдруг вышли из лесу на опушку поляны, усыпанной чистым песком. Она тянулась футов на сто двадцать пять. Я только что хотел идти вперед, как старейшина Уэн-Мэт схватил меня за рукав и воскликнул:

— Берегись, туан! Полосы зыбучего песка!..

Он спас меня и моих спутников от скверного приключения. Впрочем, я никогда не слышал, чтобы животные погибали в зыбучих песках.

Мы продвигались вперед гуськом, десятеро мужчин из кампонга вели нас. Вскоре передовые начали громко браниться и кричать. Они наткнулись на острые бамбуковые колышки, которые обыкновенно сакаи[3] втыкают в землю, чтобы обезопасить себя от босоногого врага. Послышался невообразимый шум: удары о выдолбленное бревно, крики, проклятия. Откуда ни возьмись, с деревьев посыпались люди.

Уэн-Мэт крикнул: «Не стреляйте — это я, Уэн-Мэт!»

Он стоял неподвижно и вызвал старейшину сакаев. Он объяснил ему, что я — белый раджа, и потом проделал свой салам (приветствие). Он сказал, что я нахожусь под покровительством султана, и тогда все проделали салам. Они все должны помогать мне, что бы я ни потребовал, иначе они навлекут на себя гнев султана.

Если бы он не защитил меня, спрятавшиеся сакаи подстрелили бы меня из своих воздушных трубок… Воздушная трубка, стреляющая отравленными стрелами, сделанными из средней жилки пальмового листа, — опасное оружие.

Когда мы пришли в становище, женщины и дети рассыпались во все стороны. Это было не из скромности: они просто боялись меня. Они никогда до сих пор не видали белого человека. Но хотя через минуту после моего появления никого не было видно, я чувствовал, что десятки глаз подсматривают за мной из-за деревьев или из чащи листвы.

Туземцы сносятся с внешним миром через старейшину ближайшей деревни, которому они продают сырой каучук в обмен на рис и сушеную рыбу. Старейшина ведет торговлю и является представителем своей деревни. Он продает резину в виде шаров: сырой каучук кладут в горячую воду, он становится мягким, как патока, тогда из него скатывают шары и прибавляют слой за слоем. А так как его покупают на вес, в него зачастую подкладывают камешки. Таким образом туземцы надувают местных торговцев. Но им никогда не удается надуть китайца. Китаец берет длинный, острый, как бритва, нож и перерезает шар в четырех местах, так что камешки оказываются на виду.

Сакаи считаются исконными жителями этих мест. Они темнее малайцев. Волосы у них курчавые, часто сбивающиеся в колтуны. Это беспокойный кочевой народ, не любящий оставаться на одном и том же месте дольше нескольких недель; они нередко перекочевывают и строят свои высокие шалаши (вроде свайных построек) в разных частях джунглей. Вместо лестниц они употребляют бамбуковые стволы, на которых делают зарубки. Мужчины, женщины и дети взбираются по этим столбам, как обезьяны. Вместо всякой одежды сакаи носят кусок грубой ткани вокруг бедер, а женщины — нечто вроде передника или же кусок кожи, который свешивается у них от талии.

Сакаи очень суеверны. Раз я протянул одному сакаю бритвенное зеркальце. Он взглянул в него, потом просунул за зеркало руку и с вытаращенными от страха глазами принялся твердить сакайское слово, которое означало «духи». Сакаи считают, что душа покойника остается на месте своего погребения; поэтому после похорон все становище собирает свои пожитки и в ужасе отправляется подальше — искать себе новое место.