Как я была маленькая (издание 1961 года)

— Мы навестим одного больного, — сказала тётя Наша. — То есть даже не совсем больного, но и не вполне здорового. Да это и понятно: человек переутомился и к тому же плохо питается.

Мне очень хотелось спросить, кто же этот человек, но я промолчала, зная, что тётя Наша ответит: «Потерпи и узнаешь».

— Мы идём в меблированные комнаты «Свет и воздух», — объяснила мне по дороге тётя Наша. — Там живут те, у которых нет своей квартиры. Для таких людей недорогая комната с мебелью — большое удобство.

«Свет и воздух» помещались в старом, некрасивом доме. В длинных коридорах было темновато.

«Меблированная комната», куда мы вошли, была меблирована совсем плохо: маленький стол, умывальник с подвязанным краном, чтоб не капал, кривенькая этажерка и продавленная кровать. Это было совсем непохоже на тот номер в гостинице, где жил дядя Оскар.

На кровати лежал не совсем больной, но и не здоровый Иван Васильевич Гребень и с карандашом в руке читал толстую книгу.

Увидя нас, он быстро приподнялся и даже покраснел от радости.

— Наталья Матвеевна, голубушка, вот не ожидал! И ты, Верочка, здравствуй! Как поживает кукла Лидочка? Или нет… кажется, Катенька? До чего же я рад вас видеть!

— Зато я совсем не рада видеть вас в таком состоянии, — ворчливо ответила тётя Наша и спросила: — А где у вас пыльная тряпка?

Иван Васильевич только засмеялся и рукой махнул.

Но тётя Наша отыскала всё же на этажерке одинокую рваную варежку и вытерла ею всю мебель, прихватив заодно и подоконник.

Иван Васильевич должен был при нас выпить стакан сливок и съесть кусок хлеба с маслом. Остальное он обещал съесть и выпить немного позже.

— Я вас прошу, — сказала тётя Наша, — я вас очень прошу, Иван Васильевич, не шутить со здоровьем!

— Голубушка, кто шутит! — воскликнул Иван Васильевич, — Здоровье действительно штука важная. Однако в жизни есть вещи и поважнее… Но тебе, Верочка, — обратился Иван Васильевич ко мне, — наверняка уже наскучили наши разговоры. Дал бы я тебе почитать какую-нибудь книжицу, да ведь они у меня о болезнях.

— А вот эта, толстая, о каких болезнях? — спросила я.

— О болезнях лёгких, — ответил Иван Васильевич.

— Вы, значит, ещё только лёгкие болезни учите? — спросила я.

— Болезни лёгких… Э, дружок ты мой, это совсем не то, что ты думаешь. Лёгкие — это то, чем мы дышим. Они наполнены воздухом, оттого они и лёгкие. Находятся они у нас в груди. А лечить их трудно. Это трудные болезни.

— Тамара тоже хотела лечить, когда вырастет, но теперь раздумала. А вы, когда окончите учиться, тогда и начнёте лечить? — продолжала я свои расспросы.

— Если окончу, тогда начну, — задумчиво ответил Иван Васильевич. И повторил невесело: — Если окончу. А вот окончу ли?..

Он вздохнул, и тётя Наша тоже вздохнула. Все помолчали.

— Ну, нам пора домой, — сказала вдруг тётя Наша. — Мы торопимся. А вы, как только будет время, приходите, Иван Васильевич.

— Чтобы прийти к вам, я всегда смогу выкроить часок, — ответил Иван Васильевич, провожая нас по коридору.

На обратном пути тётя Наша всё время молчала. А когда мы пришли домой, задала мне урок: украсить к обеду селёдку гарниром из варёных овощей и сырых луковых колечек.

— Этому тоже полезно выучиться, — сказала тётя Наша. — И помни, что в твоём распоряжении всего пятнадцать минут. Особое внимание обрати на свекольные звёздочки. В прошлый раз они получились у тебя исключительно уродливые.

Я принялась за работу. Всего труднее было сладить с луковыми колечками. Тот, кто так легко и охотно поддевает на вилку такие колечки, не представляет себе, каково иметь дело с ними на кухне.

Приготовленная для меня луковица была толстая, крутобокая, блестящего медного цвета. Приделать ей носик и ручку — и был бы готов прехорошенький маленький чайник.

Стараясь не дышать этой красивой, но злой луковицей, я очистила её и стала думать, как бы половчее разрезать на ломтики. Но, пока я думала, слёзы брызнули у меня из глаз так сильно, что я уже ничего не видела.

Уж я и отворачивалась и отбегала в сторонку… Но, как только я приближалась к столу, сердитая луковица снова набрасывалась на меня.

«Так-так-так», — насмешливо тикали кухонные ходики и вдруг показали — три: час нашего обеда. Сейчас должны были прийти папа и мама.

Тётя Наша, задумчиво стоявшая у окна, встрепенулась:

— Ну что? Гарнир готов?

Но, увидя, что со мной происходит, она быстро отобрала у меня луковицу, недолго думая изрезала её всю на поперечные ломтики и стала разбирать на колечки.

Я же в это время тёрла руки щеткой и промывала глаза водой.

— Подумать только… — заговорила тётя Наша, склоняясь над луковым колечком, — подумать только, как трудно даётся иногда ученье!

— Да-да-да, — закивала я головой.

Но тётя Наша не слушала меня. Глаза её наполнились слезами.

— Человек умный, способный, трудолюбивый, а живёт в скверной комнате. Без света и воздуха. Питается отвратительно. Весной мучается, не знает, чем заплатить в университет за ученье, — денег нет.

Я молчала. Только сейчас я поняла, о каком человеке идёт речь.

Я представила себе, как Иван Васильевич, бедный, один в своей неуютной комнате, учит трудные болезни.