Как я был великаном

Манипуляторы медленно двинулись дальше, а Родин и Гольберг направились к радиотелескопу.

— Это произошло здесь, — доктор остановился у колышка с оранжевым флажком и включил фонарик в гермошлеме.

В свете фонаря заблестели три гильзы.

Следователь подобрал их и тщательно осмотрел все вокруг.

— Мне очень жаль, доктор, но вам придется пробежаться. Я сейчас сойду вниз, к входу в базу, а когда мигну вам фонариком, принимайте старт.

Майор вернулся в долину, вытащил секундомер, неуклюжими пальцами в толстых перчатках нажал на спуск и мигнул фонариком.

«А что, если за нами следят? Правда, Гольберг побежит в тени, но, возможно, этот „некто“ пользуется инфракрасными очками».

В наушниках он ясно услышал сопение доктора. Интересно здесь, на Луне, он весит так мало, всего каких-нибудь килограммов двадцать пять вместе со скафандром, а так тяжело дышит. Видимо, бежит изо всех сил. Наконец доктор вынырнул из тени.

— Ну, что? — с трудом выговорил он.

— Шесть минут двенадцать секунд.

— Шесть минут! А я так мчался! Уверяю вас, майор, никто не смог бы пробежать это расстояние за три минуты. Ис-клю-че-но!

— Но Шмидта не могли застрелить издали. Три гильзы валялись у радиотелескопа. И именно трех патронов недоставало в пистолете убитого радиста! Нет! Издали его не могли убить!

— Это верно, но ведь кто-то стрелял! Кстати, в указанное Глацем время здесь собрались не все. Отсутствовала Ирма Дари. Она утверждает, что в этот момент у нее была радиосвязь с Землей.

— Да, Ирма Дари… Взгляните-ка, доктор, а здесь, оказывается, людно!

С холма спускалась фигура в скафандре. За ней тянулась тень, прыгающая по скалам.

— Переключитесь-ка на общую волну, — сказал Гольберг.

Майор нажал на кнопку.

— Алло, вы двое, вы меня слышите? Говорит Юрамото!

— Слушаем вас. Говорит Гольберг. Со мной майор Родин.

— Кто же еще здесь сейчас может быть? Птицу узнают по оперению, человека — по делам. Любопытный новичок не успокоится даже ночью.

— Еще бы, — в голосе майора чувствовалась усмешка, — я буду жалеть о каждой минуте, которую потерял на сон. Когда-то мне удастся еще раз побывать на Луне? А что вы делаете здесь, профессор? Мне казалось, что вы видите второй сон.

— Дорогой мой майор, сон с возрастом уходит. Петухи и старики поднимаются затемно.

— Говорят, профессор, что сложные с виду задачи иногда решаются очень просто. И в математике, и в человеческой жизни, — заметил Родин.

— От души желаю, чтобы это подтвердилось и в вашей работе здесь.

— Вы имеете в виду дело Шмидта… Честно говоря, пока мы бродим в потемках. Я все пытаюсь представить себе, что могло вывести его из равновесия? Не отразилась ли на нем здешняя обстановка?

— Глаза видят сказку, разум постигает истину. — Океде Юрамото улыбнулся. — Может быть, да, а может быть, и нет.

— Я действительно здесь впервые. И, верно, вам мои вопросы покажутся наивными, но скажите, отличается ли это место от других районов Луны? Есть ли здесь что-нибудь особенное…

— Что вы имеете в виду, майор? Нечто необычное по отношению к будничному? Здесь — все особенное с земной точки зрения. Но если подходить с «лунным стандартом», ничего необычного вы здесь не найдете. Короче, вы должны научиться на все смотреть глазами обитателя Луны. Даже когда бегаете.

— Что вы хотите этим сказать, профессор? — Родин тщетно старался рассмотреть выражение лица селенолога. В отблеске света лицо Юрамото за защитным стеклом казалось неясным и невыразительным.

— Я говорю то, что думаю. Слово — посланец мысли. Добавлю только, что, если человек поймет это, он может сэкономить время, не тратя его на бег по серпантинам.

Наступила тишина. Абсолютная тишина, какую по-настоящему ощущаешь лишь во Вселенной. Но до слуха следователя дошло чье-то учащенное дыхание. Чье — Юрамото или Гольберга?

— Почему именно по серпантинным дорогам, можете вы спросить? Да потому, что вы на Луне. Спокойной ночи, друзья.

Лишь после того, как за селенологом закрылись стальные двери шлюзовой камеры, две фигуры в скафандрах повернулись друг к другу и нажали на кнопки на панелях.

Первым заговорил доктор.

— Он следил за нами. С какой целью? Он смотрел, как я бегаю. И что, черт побери, должны означать его слова? Как же бежать, как не по серпантину! Да и то, что мы находимся на Луне, — это мы тоже без него знаем!

— А что, если спрыгнуть вниз? Какова высота этого склона?

— Смотря где. Метров тридцать — сорок. Не хотите же вы, чтобы я сломал… Постойте, мы же действительно на Луне! Я понял. Вшестеро меньшая сила тяжести, следовательно, и замедленное свободное падение — такое же, как на Земле с высоты четырех-пяти метров.

— А выдержит ли скафандр? Может, он не приспособлен для подобных акробатических прыжков?

— Он выдержит и более грубое обращение. Я скорее опасаюсь за собственные ноги.

— Если вы боитесь…

— Кто говорит о страхе?

Гольберг прошел по равнине до самого «горлышка» и внимательно оглядел место под обрывом, над которым торчал радиотелескоп. Ровное место, без камней и углублений. Поднявшись наверх по извилистой дорожке, он остановился в ожидании сигнала, а затем прыгнул вниз и по ровному месту добежал до базы.