Как я был в немецком плену

Как-то утром я увидел, что несколько групп пленных, одетых в шинели и с вещевыми мешками за спиной в сопровождении немецких конвоиров выходили на улицу. Оказалось, они отправлялись на работы в город: одни – пешим строем, если идти было недалеко, а другие – на грузовых автомашинах. От полицаев мы узнали, что в городе их иногда кормят обедом, а когда они возвращаются, то съедают еще и тюремный обед. К тому же сердобольные местные жители часто дают им что-нибудь из еды. Меня и моего товарища эта информация очень заинтересовала, так как мы постоянно голодали. Поэтому я спросил у полицаев: «А как бы и нам попасть в эти группы?» Выяснив, откуда мы прибыли, полицаи «под секретом» сообщили, что именно они формируют так называемые рабочие команды. Нас обещали включить в их состав, но с одним условием: каждый будет должен ежедневно отдавать им что-либо из продуктов, полученных от жителей. Особенно их интересовала горилка, хлеб и сало. Мы единодушно согласились с этим условием.

Проходя мимо здания тюремной администрации, мы увидели, что немецкий унтер-офицер раздает пленным газеты. Каждому он вручал только по одному экземпляру, хотя многие пленные хотели получить по несколько газет, которые употреблялись в основном для свертывания цигарок. Мы тоже взяли по газете, на которой крупными черными буквами стоял заголовок «Клич». Оказалось, что эта газета, издаваемая на русском языке, предназначалась для советских военнопленных. В газете был дан краткий обзор последних оперативных сводок военных действий «доблестной Германской армии» на советском фронте и отчасти – на западном и африканском. В газете сообщалось, что на Смоленщине начинают раздавать крестьянам землю, отобранную у них большевиками. Военнопленных агитировали помогать Вооруженным силам Третьего рейха и «вести беспощадную борьбу с ненавистными народу жидо-большевиками». Были в газете и карикатуры на Сталина, Черчилля и Рузвельта, аналогичные тем, которые я раньше видел на фронте на листовках, сбрасываемых с немецких самолетов. Эта газета «Клич» выходила в Берлине с 1941 года раз в неделю, а в 1943 году её и другую газету – «За Родину», основанную в 1942 году, заменила «Заря», материалы которой были лучше и по содержанию и по стилю.

Закончив чтение газеты, я хотел положить её в карман, но один из пленных попросил отдать её в обмен на цигарку с махоркой, на что я с удовольствием согласился, так как очень долго не курил. После обеда я позанимался немецким языком по сохранившейся у меня тетрадке и прогулялся по тюремному двору. Когда принесли ужин, я оставил на утро половину пайки хлеба и улегся спать, но часто просыпался то от укусов клопов, то от того, что замерзали ноги, и беспокоила мысль, удастся ли утром пристроиться к какой-либо рабочей группе.

Наконец наступило утро, и мы, наспех попив чаю, с вещами выбежали во двор, где полицаи присоединили меня и соседа к одной рабочей команде, а двух товарищей – к другой. На автомашине нас привезли к двухэтажному дому за оградой. К нам вышел фельдфебель в расстегнутом мундире и через ефрейтора, плохо говорившего по-русски, объявил, чем мы будем заниматься. Оказалось, что нам надо было перенести в противоположный угол двора груду кирпичей для строительства там трансформаторной будки. Чем быстрее мы закончим работать, тем лучше будет для всех, и нас сразу накормят обедом. К нам присоединилось человек десять немецких солдат, и мы выстроились цепочкой от груды кирпичей до места, куда их предстояло сложить, образовав живой конвейер с расстоянием между его звеньями более трех метров. Работа началась.

Для меня большим неудобством оказалось то, что немцы, передавая кирпичи, бросали их очень часто и высоко, так что я с большим трудом успевал их схватывать. Кроме того, у меня не было брезентовых рукавиц, как у немецких солдат, и я получал очень чувствительные удары, от которых образовывались раны. Я с нетерпением ждал, когда закончится эта мука. Но поскольку работа шла дружно и даже весело, она сближала и солдат и пленных, что доставляло мне некоторое удовольствие.

Работа продолжалась не более двух часов. Я увидел, что двое немцев закурили, и осмелился попросить у них курева. Солдаты, тронутые тем, что я обратился к ним по-немецки, дали мне пару сигарет, одну из которых я сразу же прикурил от их бензиновой зажигалки. Подошли и другие солдаты, и стали расспрашивать: сколько лет, откуда родом и прочее, и тоже дали несколько сигарет. От одного я получил маленькую шоколадку, что совсем поразило и меня, и моих товарищей. Но наш переводчик был недоволен, что беседа шла без его участия, и быстро прервал разговор.

Нас позвали на обед. За углом дома стояла, дымясь и распространяя аппетитный запах, полевая кухня. Немецкие повара приготовили нам густой чечевичный суп с большим количеством мяса.

Примерно часам к 16-ти команду привезли обратно в тюрьму. Мы с соседом сразу поднялись в свою камеру, где, к своему удивлению, обнаружили кастрюлю с борщом, правда, уже остывшим. Есть борщ мы не стали и, разостлав на полу шинели, улеглись спать.