До наступления темноты я побывал на площадке, где собирались обитатели офицерского блока. Общаясь с ними, я узнал, что в соседнем домике жили два перебежчика. Один из них был пожилой, небольшого роста и седовласый русский, а другой – белокурый осетин, значительно моложе русского. В этом же домике проживали три рядовых астраханца, т. е. бывших жителей Астрахани. Они согласились служить немцам в качестве проводников в свой город через калмыцкие степи. И перебежчики, и астраханцы получали от своих хозяев дополнительное питание. Среди обитателей лагеря были также лица, согласившиеся служить немцам в качестве их ставленников при оккупации Северного Кавказа, которая планировалась на ближайшее время. Одного из них – бравого молодого человека, очень наглого и самоуверенного, немцы уже «командировали» в Краснодарский край, и мне пришлось быть свидетелем его шумных проводов. Возможно, оба моих соседа – тоже кавказцы, были теми, на кого немцы «положили глаз» в расчете на захват Азербайджана и Армении.
Утром, усевшись на своей кровати, я принялся за занятие немецким языком с помощью словаря. Моё занятие очень заинтересовало Вартана. Он подсел ко мне и попросил разрешения посмотреть словарь, а потом предложил, чтобы время от времени я давал ему пользоваться словарем, за что он будет оказывать мне разные услуги. В частности, обещал контролировать моё здоровье и давать мне необходимые лекарства, которыми он запасся. Предложил даже получать для меня завтраки, обеды и ужины. Естественно, я согласился, хотя понимал, что мне придется сократить время своих собственных занятий и, кроме того, потратить время на помощь соседу. По-видимому, Вартан, как и я, понял, что без знания немецкого языка невозможно обеспечить себе более или менее нормальную жизнь. Как мы и договорились, Вартан ежедневно периодически прослушивал меня и заставлял принимать соответствующие таблетки. С ним мне стало легче жить, но словаря я почти постоянно лишался.
Примерно часа за два до обеда русский полицай – начальник по офицерскому блоку вывел всех его обитателей на площадку и заставил прослушать изложение очередных оперативных сводок Германского главного командования о положении на германо-советских фронтах. Это прослушивание происходило через каждые сутки, кроме воскресений. Доклады делал немецкий переводчик по газете или по специально приготовленному им тексту. Он сообщил, например, что части доблестной Германской армии продолжали успешно наступать на восток – к Сталинграду, преодолевая упорное сопротивление Советов, а также на Северном Кавказе, где, в частности, заняли небольшой, но важный город Моздок. Немецкие альпийские части «Эдэльвайсс» обосновались на вершине Эльбруса и ведут борьбу за выход к Черному морю – к городу Сочи. На Кавказе местное население различных национальностей, особенно коренное, поддерживает наступающие войска, даже доставляет им на плечах тяжелые ящики со снарядами. Плохи дела и у англоамериканских войск в Африке.
…На четвертые сутки моего пребывания в офицерском блоке меня неожиданно позвал молодой русский охранник и тайком вручил сумочку из белого полотна. В ней оказались несколько спелых красных помидоров, четыре больших огурца, толстый пучок зеленого лука, кусок черного хлеба и немного соли. Эту передачу мне просили передать мои знакомые девушки из города, предупредив, что они не стали вкладывать махорку, чтобы курением я окончательно не подорвал себе здоровье. Возможно, на днях они опять организуют такую же передачу. Охранник ушел, а потом, в сопровождении обеих девушек, появился далеко за проволочной оградой лагеря. Мы помахали друг другу руками, и больше ни того охранника, ни девушек я не видел.
Заметив среди присланных девушками овощей огурцы, я вспомнил о московском «доходяге», мечтавшем съесть свежий огурец. Подойдя к проволочной ограде, отделяющей лазарет от офицерского блока, я попросил одного из больных, сидевших поблизости на траве, вызвать ко мне того товарища. Москвич с трудом подошел ко мне и поздоровался еле слышным голосом. Я сразу же, не говоря ни слова, протянул ему большой огурец и ломтик черного хлеба с перышком лука и щепоткой соли. Он взял дрожащими руками угощение и ушел со слезами на глазах. Мне тоже хотелось плакать, но слез не было…
На следующий день после обеда меня окликнул фельдшер лазарета и передал глубокое возмущение главного врача моим поступком, в результате которого москвич скончался. Его смерть была целиком на моей совести, поскольку покойному было категорически запрещено принимать сырые овощи. С одной стороны, мне было очень грустно от этого известия, а с другой – как-то даже хорошо, что я исполнил предсмертное желание человека.