Как я был в немецком плену

Мы очень пожалели, что у нас в гараже нет печи, чтобы можно было сварить кашу из захваченной с собой пшеницы. Но всё же мы набрали ее в карманы, решив в обед поделиться ею с товарищами. Во время работы все непрерывно горстями ели пшеницу, хотя на ней могла быть не только пыль, но и ядохимикаты – об этом нас предупреждали. К счастью, всё обошлось благополучно. Вечером, уходя с работы, мы снова набили карманы пшеницей и совсем не удивились тому, что так же поступили и сборы, предупредив нас, чтобы мы об этом никому не говорили. Однако пшеницы они взяли значительно больше – не только в карманы, но и в рюкзаки.

В конце мая мы опять занимались перелопачиванием зерна, но не в городе, а на территории военного городка, на чердаках двух казарм. Однако теперь это была не пшеница, а рожь. В моей группе ответственным теперь стал другой – третий Юрий, совсем старый, а его помощником – Райнхольд. Юрий в перерывах давал нам с напарником – москвичом Колей Тихомировым (Маляриком) свой табак. В завтрак и обед они предложили нам присоединиться к ним, но мы, видя, что еды у них и так мало, отказались.

В общем, работа проходила вполне нормально, только вместо пшеницы нам, всегда голодным, на этот раз приходилось поедать невкусные зерна ржи, и ее захватывали с собой. Но оба мастера набрали ржи достаточно много. Конечно, они рисковали попасться, проходя мимо часового на КПП. Но время было очень тяжелое и для немцев: им приходилось кормить не только семью и близких, но и скот, и птицу. Юрий и Райнхольд, являясь сельскими жителями, были обязаны держать их в определенном количестве, строго указанном властями.

Работая на чердаке казармы, я впервые услышал мелодию и слова знаменитой тогда лирической песни «Лили Марлен» (автор текста Ханс Ляйн, композитор Норберт Шульце). Ее пела всемирно известная актриса Марлен Дитрих. Теперь, в глубокой старости, я с грустью вспоминаю прошедшие годы и иногда со слезами напеваю куплет из «Лили Марлен»: «Перед казармой, перед большими воротами стоял фонарь, стоит он еще и теперь. Так хотим мы здесь снова свидеться, хотим мы стоять, как однажды, у этого фонаря, Лили Марлен».

Мы слышали эту песню из раскрытого окна на последнем этаже казармы, где играл патефон. После «Лили Марлен» последовала без слов – только в оркестровом исполнении и в необычном для нас быстром темпе… русская песня «Стенька Разин», затем другие. Одна из них была с понравившимися мне словами: «Всё проходит мимо, всё проходит мимо, минует холодная зима, придет снова май». Естественно, в это время работу мы прекратили и слушали музыку, пока и патефон не перестал играть, и окно не закрылось.

На последней неделе мая у нас на аэродроме случилось заметное событие. В небольшой барак за проволочной оградой, который недавно был нами приведен в порядок, поселили человек 30 голландских военнопленных. Вообще, этих людей следовало бы назвать не военнопленными, а интернированными, так как, по существу, они даже не успели повоевать с немцами, которые в 1940 году молниеносно захватили их страну, чаще называемую не Голландией, а Нидерландами. В 1943 году, после сокрушительного поражения немцев под Сталинградом, в странах, оккупированных Германией, включая Нидерланды, резко усилилось движение Сопротивления. Немцы считали, что основными вдохновителями и предводителями этого движения могут стать бывшие военнослужащие, поэтому решили их заблаговременно изолировать от остального населения, арестовав и отправив в Германию. Так они и попали к нам. Среди них находился один, похожий на китайца. Оказалось, его мать была индонезийкой из нынешней Индонезии, бывшей тогда колонией Нидерландов.

Все голландцы не нуждались в переводчике, так как их язык, по существу, тоже немецкий. Мне было легко с ними разговаривать. Для охраны голландских военнопленных в штат охранников добавили еще двух часовых. Работать голландцев водили отдельно, и нам не позволяли с ними общаться. Питание им выдавали из кухни для немецкого цивильного персонала и пригнанных из СССР гражданских лиц, т. е. наших девушек из Курской области.

Склад и кухню, откуда мы получали горячую пищу и другое довольствие, у нас отняли, зато теперь мы стали это получать в пищеблоке, где питались и курские девушки и голландские военнопленные. Для этого пришлось некоторое кухонное оборудование перевезти со старого места и запустить на новом, что потребовало не менее трех суток. К этой работе были привлечены, кроме поваров и уборщиков, «братья» Омельченко, Маляр и красавец-блондин Толя Шишов. В это время Толя успел «свести с ума» работавшую на кухне большую Аню и завести с ней «большую любовь».