Как я был в немецком плену

Конечно, в первое время мне было очень трудно переводить с немецкого на русский и наоборот, поскольку слов и терминов, относящихся к работе портных, я не знал. Приходилось набираться знаний на ходу, записывая во время разговоров новые слова и обороты.

Примерно через два месяца мне стало значительно легче. Этому способствовало еще то, что старший ефрейтор Ганс-Юрген, помощник шефа, ежедневно давал мне читать местную и центральную газеты на немецком языке. Он часто ругался, но незлобно. Однажды он спросил у меня, как будет по-русски «Schwarzer Teufel». А когда я ответил: «Чёрный чёрт», то ему это выражение так понравилось, что стал повторять его через каждые 5–10 минут.

В первый же день после ужина ко мне обратился сосед, занимавший нижний ярус нар и на которого я обратил внимание в мастерской, где он занимался штопкой. Он был моего возраста, но черноволос и черноглаз. Я хотел было спросить его на чувашском языке, не являемся ли мы с ним земляками. А он сам задал мне вопрос, но не на моем – чувашском языке, как я предполагал, а на татаро-башкирском «Ты не башкир»? И хотя я признался, что я чуваш, это его вполне устроило: «Я башкир, но мы всё равно с тобой одной крови, и давай будем держаться вместе». Затем мы перешли на русский язык соседа звали Маратом и родом он был из Башкирии, из-под города Белебей, вокруг которого находилось много чувашских сел и деревень. Перед войной он успел окончить педагогический институт в Уфе.

Марат заметил, что я сильно истощен, и вытащил из своего вещевого мешка большую картофелину и ломоть хлеба. Он заставил меня съесть их. Пока я ел, сосед сходил за своим другом. Им оказался высокий, красивый и интеллигентный человек, одетый в серый немецкий военный джемпер с белой рубашкой под ним. Вероятно, в армии он был крупным командиром или даже комиссаром. Он держал в руках кружку еще не остывшего немецкого эрзац-кофе и покрытый тонким слоем маргарина кусок черного хлеба, который сразу протянул мне, порекомендовав съесть его перед сном. Оказалось, он работал поваром в лагерном пищеблоке и обитал со своей командой в нашем же бараке. Когда я принял от него «деликатесы», он сказал, что считает своим долгом подкормить меня в течение нескольких суток.

Друг Марата показал мне, где тот живет. Оказалось, что там обитатели трехъярусных нар – все повара имеют на ложах постели, состоявшие из темно-зеленой матерчатой подстилки или тонкого тюфяка из ткани типа брезента, а также маленькой подушки и тонкого серого одеяла. Кроме того, по бараку и на работе они ходили не в долбленых колодках, а в более удобных при ходьбе пантофелях.

Теперь мне предстояло забраться на свое ложе. Но не тут-то было: из-за недостатка сил я не смог самостоятельно подняться на свой второй ярус. Пришлось позвать на помощь соседей. Хотелось покурить, но было нечего, а из соседей один не курил, а другой не имел курева.

Наутро, поскольку переводческой работы для меня не оказалось, я обратился к Воробью с вопросом, где взять носки для штопки. Но Воробей ответил: «На кой чёрт тебе это надо? Это же не твоё дело! Походи, посмотри, как другие работают, почитай что-нибудь. Если нужно, к тебе подойдут и скажут, что делать». Но я всё же пошел в кладовую и получил от кладовщика пару изношенных носков и подходящие для штопки нитки, затем приступил к работе, пользуясь консультациями портных.

Вскоре появился главный шеф мастерской, который остановился около меня и добродушно посмеялся над моей работой. Он не похвалил меня, но и не запретил мне заниматься штопкой, хотя подтвердил, что я могу читать или писать, а когда понадоблюсь, ко мне обратятся. В помещении было светло и тепло, и на время я забыл о голоде и о том, что нахожусь в плену. Спустя некоторое время потребовалось, чтобы я помог объяснить портным задание. Мне относительно легко давались переводы с немецкого языка на русский, так как в этом случае легко помогали жесты: портные часто понимали немцев и без перевода. Иногда, конечно, мне приходилось просить немца говорить помедленнее или повторить сказанное.

5 ноября ознаменовалось тем, что в этот день я впервые имел разговор с настоящей немкой. Получилось так, что старший переводчик Воробей по какой-то причине отсутствовал, а как раз в это время в сопровождении главного шефа в мастерскую пришли очень солидный немецкий офицер и молодая немка. Все трое сразу направились к столу перчаточника Давыдова. Поскольку Воробья на месте не было, пришлось Гансу привести меня. В первые минуты, потрясенный присутствием прекрасной, как мне показалось, немки, от которой так хорошо пахло, я совершенно растерялся. Но шеф сразу шуткой снял напряжение и ободрил меня.