Как я был номеном

Старинное. Скорее всего, пришло с волнами тех пришельцев, о которых говорится в акопалипсе. Насчет «штыка» я даже переспрашивать не стал. Ответ, наверняка, будет аналогичным.

– Так ты пойдешь на речку или нет? – вернулась Елка к зависшей теме.

На речку? Между прочим, это шикарная идея. У меня появилась абсолютно легальная возможность узнать, где находится река, как к ней выйти наиболее быстро и незаметно…

Допустим, отправлюсь я под предлогом сбора информации с шалопутной проказницей, а что дальше? В который раз вспомнилось: мотивов у человека всегда два – благородный и настоящий. Сведения про реку можно получить и без постыдных игр на грани фола. Я отрезал:

– Постник ждет.

– Он не знает, когда ты освободишься. Если работы окажется много, я помогу, отцу мы все помогали, даже Фенька с Урюпкой.

Меня одарили до невозможности недетским взглядом.

Каждое действие имеет последствия. Я и так подобен канатоходцу под куполом цирка: любой шажок в сторону или простое качание ведут к падению. Причем, к падению всей труппы артистов, оказавшейся под куполом не по собственной инициативе.

Что же они все вешаются на меня, как бусы на дикаря? Помнится, за бусы на тридцать долларов новым иноземным друзьям индейцы отдали Манхэттен. Новые друзья порадовались выгодному знакомству и уже без спросу прибрали к рукам всю страну. Почему женщины, как те дикари, всегда видят бусы и не видят того, что за ними? И что за бусы у меня такие, что молодые дикарки косяком прут? В своем мире успех у противоположного пола обходил меня стороной, если не сказать лесом. Единственное, чем я-здешний отличаюсь от себя-тамошнего – вынужденной ответственностью за слова и поступки, ибо в противном случае пипец мне и тем, кто рядом. Неужели эту появившуюся ответственность как-то видно снаружи?

– Пусть не по правилам, но Люба объявлена моей супругой, а ты ее сестра. Вряд ли Любе понравится твое поведение.

– А она не узнает, – нагло заявила Елка. – Откуда ей узнать, если мы не расскажем. А мы не расскажем.

Она свернула к лесу, за которым, видимо, находилась река, но я силой перенаправил Елку обратно к кузнице. Со стороны выглядело, будто бензовоз дрифтует, и кто тягач, а кто огнеопасная цистерна, объяснять, думаю, не надо.

Молодчага-водитель справился, аварии не произошло. Трасса повела в указанном в путевом листе направлении.

Елка проворчала:

– Я же не рассказала всем про вас с Марьянкой. И ты про свои делишки с ней никому не рассказывал.

Опять двадцать пять.

– Не было никаких делишек!

– Верю, теперь нет. Но что видела, то видела. Потом папы признали устои не нарушенными, а Марьянку – правильной женой. Я тоже хочу так, как вы в лесу, и не хочу за это на год в искупление.

Я где-то слышал, что жизнь – это заглядывание в разные зеркала в поисках собственного лица. Елка умудрилась выбрать самое кривое, и с ее выбором срочно нужно что-то делать, иначе нормальной жизни не будет ни у нее, ни у окружающих, включая вполне конкретного и любимого мною меня. Как бы так ненавязчиво вернуть ее мыслительную и прочую деятельность, заплутавшую в неправильных дебрях, в разумные рамки?

Неугомонную спутницу несло дальше:

– Ты же расскажешь мне обо всем, правда? И я тебе много чего расскажу, я про многих тако-ое знаю! А если не расскажешь… – Гладкий лобик прочертился морщинками угрозы. – Не забывай, что есть еще одна свидетельница, а от двух тебе уже не отмахнуться.

Ненавижу угрозы. Я до боли сжал Елке запястье.

– Запомни: в лесу ничего не было, а я – муж Любы, твоей сестры, как бы кто к этому не относился. Теперь мы обо всем забудем и поможем твоему брату.

Я поволок ее за собой.

– Это несправедливо! – хныкнула Елка.

– И что? В жизни все несправедливо. Если ищешь справедливости, лучше сразу застрелиться.

– Нельзя лишать себя жизни, – не смогла не втиснуть Елка, спотыкаясь и почти вешаясь на меня, – это грех!

– Ну да, и нарушение устоев. Не бери в голову про застрелиться, это я образно.

– Понятно, что образно, никто не сможет застрелиться из лука. И все же: так справедливости никогда не будет, если ее не восстанавливать. Все зависит от нас!

Мелкая, а туда же. Философ, ананас ей в бананус, то есть, банан в пюре из ананаса. Не люблю, когда учат жизни, сам люблю учить.

– Говоришь, «восстанавливать» справедливость, а разве она уже была где-то когда-то? Где и когда? Поспрашивай мудрых людей, ответ удивит.

– Справедливость существует, – упорствовала юная спорщица, – но среди взрослых не принято говорить об этом вслух. Существующая справедливость – справедливость сильного.

Вон оно как. Свой мелкий шантажик Елка использовала не сдуру и по глупости. Оказывается, она сознательно загоняла меня в угол с позиции силы. Только забыла, что на каждую силу всегда найдется другая сила.

– Согласен, справедливость сильного становится нормой, а для слабых справедливости нет и никогда не было. Ее просто не может быть – справедливости слабого.

Справедливость – точка равновесия между жестокостью и милосердием, между расчетом и моралью. То, что справедливо – правильно, и, наоборот, что правильно, то справедливо, иначе никак. А потому…