Как говорить, чтобы подростки слушали, и как слушать, чтобы подростки говорили

В конце концов я все-таки вытащил из него информацию. Оказалось, что они с Мэттом поехали на велосипедах искупаться в местный общественный бассейн, но было поздно, и он уже закрылся. Тогда они подергали все двери, нашли незапертую и пробрались внутрь. Потом включили все освещение и начали буянить, носиться вокруг бассейна, сшибая шезлонги и кидаясь подушками… и некоторые из них побросали прямо в воду. Все это показалось им ужасно веселым приключением.

Парню повезло, что я обещал его не наказывать… Поверьте, когда я услышал, что он натворил, у меня было нестерпимое желание выдать ему по полной программе: лишить карманных денег, отобрать компьютер, посадить под домашний арест на неопределенный срок – в общем, сделать все что угодно, чтобы только стереть с его лица эту идиотскую улыбку.

Я сказал: «Послушай-ка, Пол. Это совсем не шутки… То, что вы сотворили, имеет конкретное название: это называется вандализм».

Он покраснел. А потом заорал: «Вот видишь, я же знал, что тебе не надо было ничего говорить. Я знал, что ты раздуешь из этого целую историю. Мы не ничего оттуда не украли и даже не написали в бассейн».

«Что ж, с этим вас можно только поздравить, – сказал я, – но, Пол, это очень серьезная история. Куча народу в нашем городе вкалывала изо всех сил, чтобы собрать денег и построить для своих семей этот бассейн. Это – их гордость, и они тратят много сил, чтобы следить за ним и поддерживать в нем порядок. Кстати, именно в этом бассейне ты научился плавать».

«Чего ты добиваешься? – спросил меня Пол. – Чтобы я почувствовал себя виноватым?»

«Именно так, – сказал я, – потому что ты поступил плохо и теперь тебе надо постараться все исправить».

«Чего ты от меня хочешь?»

«Я хочу, чтобы ты пошел обратно в бассейн… прямо сейчас… и разложил там все, как было».

«Прямо сейчас?!.. Господи, я же только что домой пришел!»

«Да, прямо сейчас. Я тебя отвезу на машине».

«А как же Мэтт? Это же все он придумал. Он тоже должен поехать! Я ему сейчас позвоню».

Короче, он и правда позвонил Мэтту, и тот поначалу наотрез отказался, говорил, что мать его убьет, если узнает обо всем случившемся. Тогда трубку взял я. Я сказал: «Мэтт, вы вдвоем все это натворили, вам двоим и придется все исправлять. Минут через десять мы за тобой заедем».

Так или иначе, я отвез эту парочку к бассейну. К счастью, дверь была еще открыта. Внутри творилось нечто невообразимое… Я сказал ребятам: «Вы знаете, что надо сделать. А я подожду в машине».

Минут через двадцать они вышли и сказали: «Все готово. Хочешь посмотреть?» «Да, хочу», – сказал я и пошел проверять.

Ну, внутри все было прибрано. Шезлонги стояли рядком, подушки лежали на своих законных местах. Я сказал: «Хорошо. На вид все в полном порядке. Выключайте свет и пошли по домам».

Пока мы ехали домой, мальчишки молчали. Не знаю, как Мэтт, но, кажется, Пол в результате понял, почему ему не надо было делать того, что он сделал. По-моему, он был рад, что у него был шанс, как вы говорите, «загладить вину».

Джоан

Когда пришла Рэчел, я готовила ужин. Мне хватило одного-единственного взгляда на ее покрасневшие глаза и бессмысленную улыбку, чтобы понять, что она «под кайфом». Трудно было сказать с уверенностью, травка это или нет, и оставалось только надеяться, что не какая-нибудь дрянь похуже.

Я сказала: «Рэчел, ты обкурилась».

«Ты постоянно выдумываешь про меня всякую чушь», – сказала она и скрылась в своей комнате.

А я с места двинуться не могла… В это невозможно было поверить. Это была та же самая девочка, которая только в прошлом месяце по секрету сказала мне: «Поклянись, что никому не расскажешь, мам, но Луиза начала курить травку. Представляешь, какой ужас?»

Я помню, как подумала тогда: «Слава богу, что это не моя дочь». И вот, пожалуйста! Я не знала, что делать. Не выпускать из дома? Запретить куда бы то ни было ходить после школы? (И уж точно не к Луизе!) Требовать, чтобы с этого момента она шла из школы прямо домой? Нет, все это приведет только к слезам и бесконечным спорам. Кроме того, сделать это было просто нереально.

Но и притворяться, что ничего не случилось, я тоже не могла. Кроме того, я знала, что бесполезно разговаривать с ней, пока не перестанет действовать то, чего она наглоталась или накурилась. Мне нужно было время подумать. Стоит ли рассказать ей о моих собственных «экспериментах» в юношеском возрасте? А если стоит, то насколько подробно? Будет ли ей полезно знать все это? Или она просто воспользуется тем, что я ей расскажу, чтобы оправдать свое поведение («Ты сама это делала, и сейчас с тобой все в порядке»)? Одним словом, за следующие несколько часов я провела с ней с десяток воображаемых бесед. В конце концов, после ужина, когда она стала уже больше похожа на саму себя, мы поговорили. Вот как протекала наша беседа:

«Рэчел, я не жду от тебя никаких признаний, но я видела, что видела, и знаю, что знаю».

«Ой, мам, ты такую трагедию из этого делаешь! Ну, было совсем немножко травки… Только не говори мне, что ты сама никогда не пробовала ее в моем возрасте».