27 февраля Горбачев и Лигачев посетили в больнице Черненко. Как потом рассказал Лигачев, Черненко выглядел «лучше, чем мы предполагали», обнаружил «ясный ум», намеревался скоро «вырваться» из больницы. То же самое подтверждает и Анна Дмитриевна, регулярно навещавшая мужа. Все, как обычно. В Политбюро никто ни о чем не догадывается. В эту паузу Громыко удается спровадить в США Щербицкого во главе какой-то проходной парламентской делегации. Другой опасный человек, Романов, отдыхает в Паланге. И тут, надо же такому случиться, Чазов сделал из Кремлевской больницы отмашку: «Поехали!»
В последней книжке Чазова «Рок» есть его, поразительное в устах врача по своему цинизму и бестактности, хвастливое откровение. Он бахвалится, что Черненко, даже став Генеральным секретарем, не догадывался о его дружеских отношениях с Горбачевым. Это надо понимать так, что даже на смертном одре Черненко не озарила мысль, что у его изголовья хлопочет не врач, а политический игрок, состоящий на службе у человека, прямо заинтересованного в его (Черненко) скорейшей смерти. И она пришла ветреным, холодным воскресным вечером 10 марта 1985 г.
Рано утром в понедельник Горбачев ехал на своем «членовозе» в Кремль, предвкушая в сладком волнении неизбежную победу. Он снял трубку спецсвязи, вызвал Чазова. Когда тот откликнулся, с чувством поблагодарил его за все, что он бескорыстно сделал для него за годы дружбы. Помолчав, добавил: «Особенно
Вот так пешка прошла в генсеки. Со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями для партии и страны.
Часть 4
ГОРБАЧЕВ БЕРЕТСЯ ЗА ДЕЛО
Когда и для чего началась в СССР «перестройка»? Вопрос простой, а правильный ответ на него услышишь редко. Даже от людей в этой материи, казалось бы, сведущих. Вот подвернулась мне под руку книжка Ивана Лаптева «Власть без славы». Полистал странички— и вдруг наткнулся на слова, будто Горбачев, «сразу заявивший ни много ни мало о перестройке, с первых дней своего генсекства вызвал смутную тревогу, прежде всего, у аппарата». Какая глупость!
Иван Дмитриевич прошел большой жизненный путь. Работал в Отделе пропаганды ЦК КПСС, где слыл за хорошего человека. При тяжко больном Черненко ушлые помощники Константина Устиновича просунули Ивана как «своего» в главные редактора «Известий», где он звезд с неба не хватал, но старался изо всех сил под присмотром и руководством своего первого зама Голембиовского.
Потом, когда пришло время, они стали вместе помогать профессиональному провокатору Александру Яковлеву дискредитировать партию, Советскую власть и социализм. За это Иван был продвинут в народные депутаты СССР и даже стал председателем Совета Союза ВС СССР. В августе 1991-го помогал Горбачеву и Ельцину расправляться с «путчистами», а также со Съездом народных депутатов и Верховным Советом. Предполагаю, что он доктор каких-нибудь наук, потому как быть таким большим начальником и не преуспеть в науках невозможно. И вот такой компетентный свидетель эпохи утверждает печатно, будто Горбачев сразу, т. е. в 1985 г. заявил «ни много ни мало о перестройке»!
А между тем на моей книжной полке пылится в статусе раритета изданное в 1987 г. в Москве 300-страничное пособие «для системы политической учебы» под названием «Стратегия ускорения». Написали его совместно: один член-корреспондент АН СССР, семь докторов и четыре кандидата наук, чей совокупный интеллект, во всяком случае, не уступает интеллекту Ивана Лаптева. Из пособия следует непреложно, что ни в 1985-м, ни в 86-м, ни в 87-м перестройка еще не имела места быть, хотя слово такое в 1987 г. и в самом деле стало появляться в партийных документах вторым планом при «стратегии ускорения».
Правда в том, что «с первых дней своего генсекства» Горбачев провозгласил себя не перестройщиком, а великим экономистом, намеренным уже в ближайшие 1,5–2 года вывести экономику СССР на самые передовые рубежи. Экономику он объявил своим любимым делом, о котором способен говорить часами. И действительно— говорил…
Однако «с самого начала своего генсекства» Горбачев лично изувечил то, в чем, как полагал, лучше всего разбирался, т. е. систему государственного управления сельским хозяйством. Несмотря на все возражения руководителей трех крупнейших республик Союза: Казахстана (Кунаев), России (Воротников) и Украины (Щербицкий), — он добился упразднения всех сельскохозяйственных министерств и возведения на их руинах единого Госагропрома СССР. Но вскоре был вынужден признать, что эта мера была крупнейшей ошибкой. Тем не менее, аналогичная судьба постигла и систему управления машиностроительными отраслями. Соответствующие министерства (около двух десятков) пошли на слом, а вместо них возникло некое Бюро Совмина по машиностроению.